Полетела, как старый редуктор, железобетонная
дружба с Димончиком, где только не воспетая.
Его сочная внешность повиливала хвостом, но я
примерял её на дурачество велосипедное,
что аккуратной походкой меня обошло…
На подоконнике хлеба осталось кило,
чайной собачьей радости полкольца
да гребешок хвостатого леденца.
Всё. Отбодались взмыленные муфлоны.
Одному – васильки, другому – автосалоны.

Атрофировавшейся рукой открываю e-mail
семь недель спустя после траурного известия.
Игнорирую Грунь, посылаю под печь Емель;
даже кеды запрос не прельщает купить советские.
Удаляю печатных знаков лежалый чох,
на снотворное уповаю, как дурачок –
и проходит месяц, другой… За окном уже ирисы
с прошлогодней листвой боярышника не мирятся.

Плач во сне потихоньку сгинул – ба, писем нет!
Вот спасибо, что не будили сиротский панцирь.
Спал сурок, спал шакал, дрых их общий пастырь,
не бомбил мою почту назойливый муравьед;
вдруг – смотрю – единичка горит во входящих…
Неужели братюня? Дрожа, залезаю в ящик.

В этот миг я прибил бы мента. Представляете стресс?
Отправитель: почтовый робот. «Христос воскрес!»

Ну, бывает общественный пунктик. Я всё понимаю.
Не любовь к Ильичу – так ножи от канадских компаний.
И Фемида – намеренно слепоглухонемая –
со своими никак не разделается клопами.
Но зачем ломиться – ответьте мне по-мужски –
с корабля, то бишь с автовыставки – в васильки?!