Схему родных дорог лучше мэра зная
(не без чутья собачьего),
на уровне клеток играл пацана я –
носа комар не подтачивал.

И только с минувшего марта как принесу
«Миргородской» – так потный бомжара.
Надежда меня последняя на весу
знаете, как держала...

Так и не понял никто, из какого кюрия
состояла её начинка.
Силуэт амазонки, ныряющий в утро хмурое, –
то её аромата горчинка.

Рыбка ты рыжая, хвост-чешуя из пирита,
тускнеющего при дожде!
Да, я старик, потому как просил корыто;
только ж колёса где?

Ступор здесь неуместен – что встала сусликом?
Ещё си-бемоль просвисти!
Счастье  это не рожа Плюшкина с гуслями,
причём взаперти.

Вали-ка на нерест сушить свой тараний паюс
(смотри его не проколи).
Я уже повзрослел и в раздумьях не парюсь,
где у корыт рули.

...Другому фонарику служит моя батарея
отныне – и до приплытия.
Остался я в образе изгнанного еврея
без пола – не то что без кителя –

и надо при этом ещё доказать колхозу,
что трижды три – сорок семь,
бомжуясь до оспы и гипертрихоза
тоталитарных систем.

Ну, ты молодец, пацан. И твои владения –
лес Булонский, Мексиканский залив,
корыта с рулями на вечнозелёном дереве
и ещё не такой наив.