Мой первый заезд будет после повторного взрыва,
когда обновится вконец поредевшая грива.
Я сам позабочусь, чтоб отзвук победного рёва
дошёл до динамиков выгоревших фонотек.
Подпрыгнул кузнечик в каптёрке, да так неудачно,
что реквием в горле моржа зародился внебрачно,
но где справедливость условна, просчёты обычны,
как жалоба на нищету от пяти человек.

Ещё будет долго: гав-гав, покупаем талоны;
и властные тётки, к замашкам начальственным склонны,
кучкуясь в красивые антипацанские кланы,
успеют куриную гузку свою отхватить.
Но дальше – другая система страстей и пристрастий:
там женская суть утихает, как ветхий фломастер,
а наш предводитель едва запоёт на помосте –
отнюдь не на борщ разыграется ваш аппетит.

Певец-то не съёжится; он автодромы оставит.
И Млечная просека с хрустом в коленном суставе
заместо пылящихся в храмах наследственных стульев
подарит безумную лёгкость счастливой слезы.
Мой первый нешуточный старт... Это надо пощупать
за непокоримую Лену иль скромную Уборть
и кротко смолчать, если прячется в собственный лапоть
создатель мышиного дёгтя и меха гюрзы.

Туманным рассветом пищит слабый луч: ну, пусти же! –
вот так и моя... эта, как её... жизнь – пассатижи.
Соседки сардельками были; сейчас – супертяжи
при том, что стихов моих даже с лапшой не едят.
Тревога беспочвенна: им-то сдуваться больнее,
чем сытому песней покосу уральской линнеи,
а если уж сильно отстанут стада племенные
от струйки угарного газа, – прав старый арат!