Ты плохо молишься на ночь, Адель, океанские лайнеры тонут, и мастерицы шляпных узоров продают свои мастерские. Я думал, что вам пишу и слова мои  в вас затронут какие-то струны тайные, эти слова морские (потому что слишком много воды, на поверхности лилий тонны, на поверхности губ твоих отражение незабудкой), я редактор своей судьбы и мне некому бить поклоны, но хотелось тебя подстеречь за суфлерской будкой. Моя дорогая Эмма, поскольку вы – это я, писать вам нет какой-либо веской причины, когда ваши плечи видны из мрака небытия, я думаю – это плечи, бывают еще и спины. Моя дорогая Эмма, наш лайнер не сел на мель, купите мужу пирожных, конечно с ванильным кремом, вы думали – это Просперо, Буря и Ариэль, кухонный шкаф из Икеи – вернемся к приятным темам. Тело имеет способность превратиться в ершистый текст,  топорщась колючками, тайными язвами линии ручек метя. Ты проходишь по улице вдоль оглавленья – никто здесь тебя не съест, моя дорогая Эмма, какие там три медведя. Я думал, что вам пишу и вы отвечали мне о том, что у старшей корь, а младший силен в латыни. Когда мы сидели на лавочке, счастливы так вполне, как будто бессмертия нет и нам суждено отныне читать эту книгу от оглавления вспять, и ваша рука в моей упокоится с миром. Ваш новый роман непрочитанный будут листать, оставят его непрочитанным, легким зефиром над нами витает бежавший от слуг Ариэль, а дети в песочнице строят архипелаги, эта стрела, создавая благую цель, не разорвет мироздание из бумаги.