В оставленном замке сквозь камни окна —
рябина-заморыш.
Засохшая ветка — больная струна,
другие — как плети.
Непонятым хламом лежат времена,
веков утомленных
соцветья — бессилен коснуться их сна
камланием ветер.

Из древней колодки не вырвать корней,
не вырасти флейтой.
Соседи — фонарных столбов не родней,
но также их кроны
редеют, вплетаются листьями в вихрь,
а сломанный тополь —
как стражник, убитый для встречи двоих
прекрасных влюбленных.

Того, кто прокрался — чужой, молодой —
напрасно искали.
От факелов отблески жаркой водой
по стенам плескали.
Он в омуте платья ее утопал —
ресницы смыкались.
Их тайну состарили сфинксы забрал
в застывшем оскале.

Но это окно — чтоб волнистая прядь
к ногам опускалась.
Глазами, веревкой, собой измерять,
насколько бесстрашен.
Но эти ступени — чтоб тенью мелькнуть
и слиться слезами.
Но лестница эта — единственный путь,
ведущий на башню!

Из камня? из воздуха? из пустоты?
Еще невесомей,
чтоб каждая ночь изменяла черты?
Из чьих-то бессонниц,
где с пышных подушек сияет, маня,
небес куртизанка?
И замок был выстроен не для меня,
и я не для замка —

избравшая зеркалом замкнутый ров
с нечистой водою,
собравшая в гроздья продрогшую кровь
погибших в сраженьях,
как будто поток снизольется с высот
и плавным движеньем
с опавшей листвой до реки донесет
мое отраженье.