Запах болгарской розы от запаха чеснока
далёк, согласитесь - в саду он или в чьей-то трахее.
Какими духами разило в том зале от паренька -
так я и не узнал. Лишь чувствовал: мне плохеет.

На этот запах слетались гигантские мотыли,
питавшиеся дотоле, как правило, мёртвой норкой;
потом ударялись оземь и горделиво шли
со взглядами репортёрш перед второй планёркой.

А он был один на всех - невымышлен и пахуч.
Сегодня о нём старушки уже ничего не скажут;
тогда же им было - хоть в храм отборных навозных куч,
лишь бы в тепло от сеансов крещенского криомассажа.

По сей непогожий день находятся фраера,
показывающие пальцем на грязный мой рюкзачище.
В их белотелое стадо затешется то прораб,
то трубочист запаса, а то и того почище -

и каждому скользкий зад до самых подошв лижи,
служаку строй из себя - хоть полностью зафилонься!
Ножом бы тогда с них счистить дезодоранты лжи,
единственного Доде оставляя в Альфонсах...

Как с корабля на бал, так с пастбища - на престол...
Когда меня в небеса поднимут стальные тросы,
пусть провоцируют тётки крестообразным перстом
мою отслужившую сумку на запах болгарской розы!

А тот стрептокарпус жив. Его под ручку вела
двориком старой больницы немолодая няня.
Из рукавов настолько обильно выпадала зола,
что специально прислали сиделку с плохим обоняньем.

Он был за эвтаназию; няня - за физраствор,
добытый близ полигона в отстроенном спецбювете.
Ветер себе отсосал его серое вещество,
но допустил, чтобы я наконец своего антипода встретил.
Ну, здравствуйте,
уважаемый пескоразбрасыватель!