Мост над кисельным морем
помалу сходит на нет.
В два ремешка от выцветших брюк
сужаются крайние полосы.
Вот и твоя коробка.
Флюгерный клюв продет
сквозь грозового облака
причудливо взбитые волосы.
Ветер. Вселенский ветер.
Мы ждали его вчера.
Сейчас он из благородства
машины перетасует,
кисель без остатка выпьет -
и стрелами серебра
распишет тельняшку неба
для нас в линейку косую.

Именно в этом окне,
затянутом шкурой льва,
я получал тепла
экваториальную дозу.
Кошки баюкали черепаху,
скворец фисташки клевал;
лев же балдел от скрипки твоей,
приняв удобную позу.
Именно так зарождалась
первая в мире заря;
к выходу в свет готовилась
наша первичная раса:
С мебелью и семейством
вышколенного зверья
так бы и ждать нам тогда дождей
до персикового спаса.

Я постою на морском сквозняке,
обниму телеграфный столб,
надеясь, что гул чужих голосов
былого тепла подбросит,
но если оно и забулькает
в чревах огромных колб,
ветер его разнесёт
с камланием альбатросьим.
И молится целый век
Иоанн Пиночет Второй
о нашем непредставимом
разорванном благополучии;
в итоге, хоть и не стал я
соизмерим с мошкарой,
окно на шестом этаже
поравнивается с тучами.

Где ж моя смелость, чтобы сказать:
да чёрт с ним, с этим окном!
Годы пройдут переселятся души
в каких-нибудь двух опарышей,
ладонь другого мальчишки
нам будет как автодром,
а там уже нам обоим
и пищи хватит, и барышень.
Кстати, оранжевый шар
с надписью 'миру - мир',
в гондоле которого мы
навстречу закату летели,
чтобы никто из нас
не хлопнул в сердцах дверьми,
ножницами на память
мы пополам разделим.