Я верить  пытаюсь

                             былому битью   вопреки,

Иначе и незачем

                             душу и сердце морочить...

И кто-то ведь прав

                            в разноречье судеб  и  пророчеств,

Уделов и дел

                      и в наитьи летящей строки.

Кто  ведает  истин

                              последний, высокий предел.

Божественный  замысел

                                   лишь постигая  натужно?

И  чей  горизонт    

                          до ошибочной точки заужен,

А кто через каплю слезы

                                    и миры  разглядел?...

В риторике  горькой,

                               которой  вовек  не избыть,

Нам  грешным,  земным,

                                но дошедшим  до дерзкой попытки

Немногим дано разгадать,

                                    словно древние свитки,

Не то, чтобы  формулу  соли,

                                          а ближней судьбы.

...Прошедшие сами

                              ступени  проклятых  голгоф,

Хлебнув  лишь  отчасти,

                                  себя  возомнят  мудрецами.

И  чёрствостью  чьей-то

                                    так  часто  учёные  сами,

Разложат  тебя

                       и распнут  на скрещении строф.

И ладно б,  чужие —

                              (Привычна  им  рубка с плеча),

Но близкие — Господи! —

                                      точкою зренья  расхожей

Не  пренебрегут,

                        свято  веря, что  чувствуют  кожей

Твою непомерную муку.

                                    И в этом  печаль...

А  дальше уже

                      не имеют  значенья  слова,

И,  кажется,  смысл

                              пониманья  былого  утрачен.

Но не усомнится  в себе

                                     оплошавшая  зрячесть,

Как будто  и  вправду  права,            

                                          как лихая  молва..