Молоком наполнив чернильницу Лютера, словно в пекинской опере, чувствуй себя в опале. Ты еще смеешься, но в комнате душно и здешний народец зол. Подари мне венок из омелы, свет померкнет и che la mia ferita sia mortale, уж полночь близится, вам три карты, из тысячи пресных зол ты выбрал самое что ни на есть – эпитет не подберется, кто-то влюбляется в апельсины, листья и кожуру, а ты выковыривай зернышки. Словно со дна морского, является в полночь Гоцци, машет ванильной палочкой, страхи свои в миру нам оставляя. У нас не останется кукол в доме, поговорим о турах и ангелах, если их тут скрестить, ты ничего не заметишь на генном уровне, кроме полной чернильницы Лютера, но потеряешь нить. Я обменяю портрет художника в юности на эту “De Gloria”, нет, отдам его даром, это дневник чумного года в довесок и всё сбылось. Он говорил – ну как обидно мириться с подобным даром, а потом выходить из дома и лбом кровоточить в ось.