Она пишет: «Чертовски хочется, чтобы меня хоть кто-нибудь ждал – мы будем вместе жарить яичницу на экваторе, пить Chivas в застенках МУРа (последнее точно для рифмы), так нелегко сохранить присущий тебе накал, и на всех восклицательных знаках никнет клавиатура».

Она пишет: «Своим присутствием ты вдохновляешь меня на скандал, и дай-то бог из меня получится строчек двести. Зачем-то хочется, чтобы ты мне верил и мысленно осязал, но это немыслимо – скоро мы пропадем без единой вести».

Она пишет: «Твое присутствие лечит и тяготит (всё это с пометой «лит.» всеведущим для приманки). И если мы пропадем бесследно, я предлагаю Крит, а ты заменяй его на любые ближайшие полустанки».

***
Девочка думает: «Я могу прочитать наизусть “Duineser Elegien”      и рубайят, я гуляю по крышам, когда все спят, я в себе задушила фею. Я живу наугад три столетья подряд, но птицы и камни опять твердят, что я не могу, никак не могу оказаться ею. Она выходит из поезда и открывает рот, и произносит что-то приветливо и устало, и я начинаю думать – свершится сейчас, вот-вот, это последний ход, но слов для меня не стало». Девочка думает: «Я выхожу из поезда и открываю рот, и за щекой скрываю запретный плод, и что-то саднит маняще. Я думаю – это море, и если построить плот, то все мы окажемся в темно-зеленой чаще». Иногда они встречаются взглядом, но всё это суета, иногда цепляются локтем: «Куда ты идешь, не видишь?» Одна, другая, опять одна и совсем не та, но с другой стороны моста их ждет свой бездомный Китеж. Давай поменяемся взглядами, будем взрослеть в метро, я оправдаю твое доверие и научусь лучиться. Ты мне срываешь душу  и смотришь в нее хитро – там за подкладкою овощем спит синица.

***
Ассоль сообщает знакомым: «Я научилась стоически выживать – теперь ни слова о нем из меня вам не вытащить и под пыткой. Я каждое утро желаю ему попутного ветра и рисую морскую гладь, а потом вытираю пальцы салфетками с одеколонно-густой пропиткой». Ассоль сообщает знакомым: «Я месяц питалась только солью морской, но тем не менее мне живется и через силу сладко. Я каждый вечер желаю ему не делиться своей тоской со мною, он думает – в женщинах есть изюмина и загадка». Ассоль сообщает знакомым: «На самом деле он – это тоже, конечно, я, но только в другой проекции, если вам так угодно. Мы с ним тряпичники и лоскутники, мир для себя кроя, запнулись о занавес, где красовалось «годно до этого места» и дальше еще чуть-чуть, уже по инерции, чтоб не сказать похуже. Ассоль говорит друзьям: «Завтра нам отправляться в путь, что бы это ни значило в этой лазурной луже».