Валерий Митрохин

    Родился в эпоху недоразвитого социализма и, не приходя в сознание, приступил к работе. Прошел большой путь от сперматозоида до несостоявшегося убийцы Фрейда. В детстве на вопрос о национальности отвечал: «А если да, - так что?»
    Трудовой путь начал в качестве человека с чайником в Смольном. Работал кукурузоведом колхоза «Высокий початок» в г. Оймякон и систематизатором статистических данных об идиотах Крымского Управления статистики.
    В жесткой и бескомпромиссной борьбе с талантом за читателя всегда проигрывал нокаутом во втором раунде. Хотя объем библиографии превышает в сумме написанное Б. Шоу и В. Шекспиром, что достигнуто, видимо, миллионными тиражами публикаций в популярнейших изданиях типа «Китобой Закавказья», «Банановодство Заполярья» и «Хлебороб Оклахомщины».
    Владеет русским со словарем, имеет опыт сурдоперевода для глухонемых афганских борзых. Хобби: подглядывание за проезжающими трамваями, получение удовольствия от спаривания хомячков, инсценировка раздумья.





      Прямо не знаю, с чего начать. Плодовитый деятель, мечта пародиста. Ладно, пойдем без хронологии.
    Заметил, что многие «рупоры эпохи», к каковым себя причисляют, страдают массой комплексов, которыми стремятся непременно поделиться с читателем, вызывая тем самым, в лучшем случае, сарказм, если не жуткий хохот. Некоторая эстетическая недоразвитость мешает осознать разницу между душевным стриптизом и психологическим эксгибиционизмом. У Митрохина тоже есть таких «фишек». К примеру.

«Змея, сосущая малину…»

«Вечной жизни горький сок – на висок и на сосок».

«Сосцы, что как плоды шелковицы…»

«Истощенные жаждой сосцы…»

«Сосцы и грудь – два солнечных крота».

«Тут зимы коротал Гирей, сосал кальян…»

«Чтоб не сосало под ложечкой, с ложечки мед обсоси».

«Эти острые коленки, эти острия сосцов…»

«Виноградные сосцы – наслаждения истцы».

«Сосет змея его плоды…»

«На девических сосках принесла морскую пыль».

«Переполненный сосуд пчелы райские сосут».

«…Мне напомнили полные медом сосцы».

«Пока сосут коренья красный камень…»

«Зерна сосца, полные сока земного».

«Мы жили, оба припадая к сосцам средь ночи и чуть свет».

«Сосет сады омела…»

«Темнеют у каштанов почки, как материнские соски».

«Теплы сосцы Кассиопеи».

«Сосцы ее, как финики, медовы».

«Эти очи и эти сосцы…»

«Он сосцы так нежно треплет».

«Обжимая взасос волнолом».

    Как говорится, без комментариев. Хороша подборочка? Фрейд в гробу переворачивается. Я пошутил в подражание Баркову с заголовком

Соском к соску соска не пососать.

О, Божий мир, как всем неймется!
Сосется зверь, сосется скот,
В нем все животное сосется.
Сосутся птицы всех пород,

Сосутся все! Сосется гнида,
Сосет медведь, тюлень, олень,
Сосет и бабка Степанида,
Сосутся все, кому не лень!

Слон насосался с крокодилом,
И даже вошь сосцы сосет,
На пару с синим гамадрилом
Сосет в пучине кашалот.

Осел сосет своей ослихе,
Сосет на крыше воробей,
Подсасывает муравьихе
Даже нескромный муравей.

Сосать – нелегкое занятье:
Вдруг недовысос, недовсос.
Не пососав лет десять, братья,
Нельзя досасывать подсос.

Нельзя подсасывать в присосе,
Нельзя присасывать чуток,
Чтобы не выглядеть в засосе,
Как пересосанный сосок.

От недососа жизнь страхуя,
Сосать рекомендую всем.
Везде, всегда и все сосу я
И не болят соски. Меж тем,

Начав однажды с детской соски,
Не насосавшийся всерьез,
Люблю засасывать присоски,
Как высосавшийся насос.

И я сосал порой несносно:
Вот недососанный носок…
Бывало, и рыдал засосно
В недоприсосанный сосок.

Благословен всегда сосущий,
Посасывающий взасос,
И всяк, соски свои несущий
На самовысос, самовсос.

Повсюду нас соски прельщают,
Манят к себе толпы людей,
И груди в воздухе летают,
Как по сараю воробей.

Сосок – создание природы
И он же – символ бытия.
К нему стремятся все народы,
Как будто пчелы из улья.

Сосок! О, жизни наслажденье!
Сосок – вместилище утех!
Сосок – небес благословенье!
Соску и кланяться не грех!




      А какой же поэт без мании величия? Это мы быстренько и не один раз.

«Выкопав из-под земли
 Клубни синего картофеля –
 Эти яйца мефистофеля –
 На костре мы испекли».

«На обезбоженном Олимпе
 Хозяйничает Некто в нимбе.
 Его я за подол треплю…»

Чего только с людьми не бывает!

Бомондовская.

Он дергал Бога за штаны,
И, хлебные презревши крохи,
Вкус гениталий Сатаны
Успел познать гурман Митрохин.




       Иногда Валера, конечно, прозревает и его пробивает на самокритику, но это ненадолго.

«Поэзия в провинции пылится.
 Стихи мои не признаны в столице».

Не все так плохо в столице, оказывается!

«Дожил. Стихов не печатает пресса.
 Нет у читателей к ним интереса».

Ну, почему же. Просто, слава Богу, не везде дураки сидят.

«Теперь мой слог коряв».

Ну, почему же только теперь?

«Спустя семь лет, я перечел стихи.
 Огрехи – не прощенные грехи!»

Ох, и нагрешил ты, родной, на сотню жизней вперед!

Отказная.

И двадцать лет проблемы не решают,
Когда диагноз цепок и устойчив.
В столице же своих больных хватает.
Да и читатель слишком переборчив.






    Тяжелое детство и, как результат, отсутствие тяги к знаниям приводит к весьма приблизительной ориентации в географии, мерах величин и прочей ерунде.

«В струе неистощимого Гольфстрима
 Мелькает лик разгоряченный Крыма».

«Искажается орбита каждый век на полкарата».

«И опека быстрее парсека».

Географически-метрическая.

На Колыму, что на Канарах,
Решил поехать отдыхать
Митрохин весом два гектара
И ростом унций двадцать пять.






              Еще очередной эксклюзивчик для обладателей нетрадиционной интеллектуальной ориентации.

«Идя по краю мира, где рядом день и ночь,
 Несет ко мне Людмила на левом локте дочь».

«Поцелуй меня как птицу в самый клюв.
 Поцелуй меня в ключицу – крыльев ключ».

«Пью из чашечки коленной».

Ночной кошмар Пикассо.

Придерживая клювом на левом локте дочь,
Пытается мне Люда с метафорой помочь.
На плечевом суставе рюмашку поднесла,
Меж ребрами заветный огурчик припасла.

Ключицею в затылке небрежно постучав,
Переднею рукою лопатки причесав,
Гортань перевернула, глаголами звеня.
Такая вот поэма, такая вот х..ня.





       Полная дискредитация поэтов как класса выглядит в исполнении Митрохина следующим образом.

«Оказалось: поэты плохие мужья.
 Оказалось: поэты плохие друзья.
 Оказалось: они и отцы никудышные».

Вопросительная.

Какой-то явной у поэтов
Нет отличительной черты.
Быть может, утверждая это,
Всех по себе равняешь ты?






    И снова вольная трактовка сразу нескольких научных дисциплин из курса средней школы.

«Вот явилась весна. Улыбаются бабы.
 В африканской саванне цветут баобабы.
 Соловей разгоняет ночную тоску».

Сомнительная.

Если б лыбились бабы, где цветут баобабы, -
Соловей разгонял бы тоску им едва бы.
А когда соловей нашим бабам поет, -
То в саванне уже баобаб не цветет.





        А вот пример галлюциногенного воздействия на органы чувств метода голотропного дыхания.

«Не от нашего ль дыханья
 Эти сутки напролет –
 Звук шуршанья, звук порханья,
 Звук спасения: рот в рот?»

                                          Натуралистическая.

Орган в органе случайно
Вызывает разный звук, -
Всплеск, мычание, урчанье,
Звук освобожденья, - пук.







«Все-таки это много – в стихи обращать слова».

«Ну, как найти в стогу иголочку стиха,
 В нестройных голосах закономерность лада?»

Это уж точно. Не каждому под силу. Вопрос таланта, видимо.

«Ты славы хочешь? Слава стоит крови».

«Свинцом нас пока не задело –
 Опала страшнее, друзья.
 Стихи – наше кровное дело.
 Выходит, без крови нельзя».

    Прямо фильм ужасов какой-то. Кровожадный Митрохин, однако. А дальше снова поперла мания величия.

«Остаются мудрые советы.
 Им отважно следует народ.
 Коль родятся на земле поэты,
 Значит, все, как следует, идет».

    Возможно, только причем здесь автор? Впрочем, позвольте замереть в глубоком пардоне. Забыл, с кем имею дело.

«Я уже давно пророк в Отечестве:
 Знаю, что случится в Человечестве».

«Поэзия пророчество всегда.
 Она подвластна разве что пророкам».

«Тебе не скажешь «Вы». С Тобой – на «ты».
 О, Господи! Благодарю! Спасибо!»

«Всегда в каком-то ареале поэт – Создателя И.О.»

Так-то. Это вам не дули воробьям крутить.

Элитарно-производственная.

Слава, очевидно, осеняет
Тех, кто проливает свою кровь,
Кто великий русский изучает,
Кто не пишет бреда про любовь,

Кто не пропускает запятые,
В школе части речи проходил,
У кого все рифмы, - как влитые,
Кто размер и разум находил.

Вымысел без умысла и смысла
Замыслом зовется у «творцов».
Слов понос при параличе мысли –
Признак местечковых мудрецов.

Мания величия при этом
Плещет зачастую через край.
Трудно быть непризнанным поэтом, -
Им родство с Мессией подавай.

Пуля, к сожаленью, попадает
Изредка в поэтов. И не в тех.
Фактор этот, видно, побуждает
Размножаться нас за них за всех.






   Сюжеты для фильмов ужасов и состояние измененного сознания – любимая тема Валерия.

«По звездному сверяясь чертежу,
 Иду по раскаленному ножу.
 Сверяясь по ладонному рисунку,
 Иду по небу вопреки рассудку».

«Летаю, ссорясь с птицами заклято.
 Вонзаюсь в снег, выныриваю в лето.
 Плыву в червонном сумраке заката.
 Мечусь в пунцовом зареве рассвета».

    Надо же, какой непоседливый. Комсомольская закалка – это на всю жизнь.

«Мятется депрессивный разум,
 В темницу горя заключен.
 Мир наблюдая третьим глазом,
 Не сообщает ни о чем».

«Не бойтесь меня, муравьи и стрекозы,
 Медлительный жук, и задумчивый шмель.
 Я вас заплетаю дочери в косы…»

А это уже садизмом попахивает.

Глюковая.

За каждое из воплощений
Свой отвечает препарат.
Коктейль пускается по вене,
Два кубика в один заряд.

Колеса запиваешь водкой,
Чтоб пролонгировать приход.
Не всей бутылкою, а «соткой»,
А то не повторишь полет.




     Еще один из шедевров камасутры с русским языком, повествующий о латентных и непростых взаимоотношениях автора с окружающей действительностью.

«Я – хищник минеральный,
 В котором путь оральный
 Прогрызли муравьи».

Экстремально-маниакальная.

Настроившись ментально,
Очистившись астрально,
На муравейник сел.

Расширить путь анальный
Субстанции фекальной,
Как видно, захотел.

Вопил путем оральным
И словом аморальным
Процесс сопровождал.

Водою минеральной
Зоолог неформальный
Путь новый охлаждал.





В лучших традициях Хичкока автор может и о любви.

«Сколько раз в момент слияния,
 Ожигающий тела,
 Видел чудное сияние
 Потрясенного чела».

«То не страстная цикада
 Раздевается, скрипя.
 Это я люблю тебя».

Объяснительная.

Я не чудище с проказой,
Не мутант, не скунс, не еж.
Почему в момент экстаза
Ты меня не узнаешь?

Не пугайся, если взвою
И со скрипом захриплю,
Иль залаю над тобою, -
Это так тебя люблю.






       Вот еще один характерный и явный комплекс неполноценности, возведенный автором в ранг фетиша, с которым он носится, судя по самой длинной подборке цитат, всю свою сознательную жизнь. Тема шикарная, а пародия короткая.

«…Ютимся, вечно бедные,
     Без крыши и пожиток.
     Ничья вина, ничья вина,
     Что быт наш нищ и прост…»

«Вновь сотрясают бедное житье упреки…»

«Что мне крупные расходы, что последние гроши!»

«Увы, не нажил я себе достатку,
 Хоть разменял еще одну десятку».

«Все больше тех, кому я должен,
 А за душою ни копья».

«Пусто на сердце. Все по боку.
 За душою ни гроша».

«Развивается наш сюжет.
 Уменьшается наш бюджет».

«Поэт разут и наг…»

«Держи, поэт, зашитым
 Широкий свой карман».

«Прости, что мне бумаги не хватило,
 Что на Твоем пишу черновике».

«…Которые – с голоду злой –
     Я ранил небритой скулой».

«Когда б ты не была такою,
 Ходить мне по миру с сумой».

«Последние монеты
 Гремят в моих штанах».

«Я спросил у рыбы: может,
 Одолжишь хоть ты монет?»

«Последние пересчитать гроши…»

«Безденежье ненасытно…»

«Я сегодня один.
 Я опять без гроша».

«Кончается бумага.
 Мне не на чем писать».

«Гремят в штанах копейки».

«Душил безденежьем…и вот
 Теперь уходишь, старый год».

«Денег нет… И славы тоже…»

«Пусты мои карманы,
 Увы, не накопила
 Поэзия деньжат».

«Я – нищий пилигрим».

«Пока я, как египетский писец,
 Сидел, поэму о любви слагая,
 В капкан другого попадал песец,
 В меха рядилась женщина другая.

 Пока я сочинял свои рассказы,
 По нам не наши плакали алмазы.

 Прости за то, что лишнего рубля
 Не накопила нам литература.
 Не греет ног твоих медвежья шкура,
 Не обнимают плечи соболя.

 Прости за то, что золото серег
 Твои, увы, не ощущают мочки.
 Прости, любимая, что подарить я смог
 Лишь эти фиолетовые строчки».

«Нет ни рассола, ни кусочка льда,
 Не говоря уж о глотке кефира».

Оправдательная.

Когда дерьмо не покупают,
А сделать лучше – не твое,
То, если денег не хватает, -
Включай слюнявое нытье.

Снимай ответственности бремя,
Долой достаток и уют!
Песца носить уже не время,
А на кефирчик подадут.






      Ну, и еще парочка пародий о превратностях взаимоотношений в случае традиционной сексуальной ориентации на основе опыта, накопленного Валерием Митрохиным.

«Посидим на горячих камнях,
 Покопаемся в наших корнях.
 Мы друг друга могли б разлюбить,
 Если б корни не больно рубить».

«Да, было все: посуды битие,
 Твое «еще» и «не могу» мое».

«Тело женщины греховно.
 Отвернись, живи духовно».

«Не тот поэт, кого берет печать,
 А тот, кто может хорошо кончать».

Либидовая песня.

Хотел иметь тебя греховно, -
Куда же либидо девать?
Мечтал, чтоб было все духовно,
Но Фрейд склонял меня кончать.

Копаясь в корне гениталий,
Об стену раздолбив сервиз,
Признаюсь: как меня достали
Твои «еще». Какой каприз!

Претензии к поэту вздорны,
Как витамины в колбасе.
Любви все возрасты покорны,
Вот только органы не все.





«Эта нежная змея,
 Что калачиком свернулась
 На груди моей, проснулась.
 Это женщина моя».

Похмельная.

Черти вечером плясали,
На груди змею пригрел,
Видно, здорово гуляли,
Раз горячкой приболел.

Утром пробую наощупь, -
Не гадюка, а жена.
Но от этого не проще.
Пива бы! А тут – она.







«Я – восход, а ты – Восток.
 Я – пчела, а ты – цветок.
 Я – народ, а ты – мой вождь.
 Я – пустыня, а ты – дождь».

    Что-то где-то подобное я уже, кажется, слышал. То ли пел кто-то про это? Во всяком случае, мимо такой тесной взаимосвязи трудно пройти равнодушно.

Взаимозависимая.

Ты – президент, я – парламент,
Ты – мой ковер, я – орнамент,
Лошадь моя, я – копыто,
Стирка моя, я – корыто,
Ты – мой улов, я – твой сейнер,
Ты – мой маразм, я – Альцгеймер,
Спинка моя, я – твой копчик,
Попка моя, я – гудочек,
Зубки мои, я – дирольчик,
Брюшко мое, я – пупочек,
Сердце мое, я – одышка,
Ты – пищевод, я – отрыжка,
Кошка моя, а я – мышка,
Ты – унитаз, а я – крышка,
Ножка моя, я – твой пальчик,
Стульчик ты мой, я – твой кальчик,
Ты – локоток, я – суставчик,
Ты – аппетит, а я – хавчик,
Печень моя, я – циррозик,
Ты – мой запор, я – поносик,
Матка моя, я – яичник,
Ты – ОРЗ, я – горчичник,
Ты – мой второй мочеточник,
Я – твой кривой позвоночник…
Продолжать можно до бесконечности, поэтому резюмирую:
«Крыша» моя протекает,
Шифер твой не помогает.






    Судьба следующей пародии примечательна. Она уже была написана до меня, но предмет пародии понравился мне настолько, что не смог не написать продолжения. В соавторстве получился продукт, первая глава которого принадлежит перу Маргариты Фитриди. Оригинальный текст повествует, видимо, о неоднозначной и сложной биографии автора.

«Когда-то был я ворожей
 И заклинатель миражей.
 Был я метателем ножей
 И повелителем ежей.
 Я в губы целовал ужей.
 Стрелял без жалости моржей.
 Совсем не зная падежей,
 Ругался в девять этажей.
 Сводил красоток от мужей,
 Разбил немало витражей,
 Пока однажды мне змею
 Подсунули вместо ужа,
 Покуда лезвием ножа
 Не отворили кровь мою.
 Доколе мне ловить чижей
 И стрелами сбивать стрижей?
 Скорей, моя ворожея,
 Скажи мне, что безгрешен я».

Глава 1. Биографическая.

Он был когда-то колдуном,
Волхвом, кудесником, шаманом.
Великий Мерлин дружбаном,
А может, правильно, - дружбаном

Ему являлся. Недосуг
Шаману разуметь в глаголах.
Все больше ветреных подруг
Любил сводить у однополых.

Заблудших женщин матерком,
Пренебрегая падежами,
Склонял к сожительству.
Потом красотки убегали сами.

Любвеобильный ворожей,
Оракул, маг, наперсник вуду
Сказал: «Что бабы? Я ужей
Теперь любить и холить буду!»

Не заартачились ужи
И вскоре отрастили губы.
Им позавидовав, ежи
С себя посбрасывали шубы.

Моржи, прослышав о таком
Неординарном чародее,
Буквально приползли ползком.
Их беспощадно по трахее

Ножами резал имярек.
Издержки вкуса – вне закона.
Всяк не безгрешен человек,
Однажды вышедший из лона.

Глава 2. Самокопательная.

В мозгах запор, но рифмы прут,
Хоть с ударениями лажа.
Тяжел стихосложенья труд,
Как неподъемная поклажа.

Смеркалось. Вновь крепчал маразм
От поцелуев с витражами.
Зато вот испытал оргазм,
Совокупив ужей с ежами.

Стрижовый труп стрелой пронзив,
В обед поел ухи ершовой.
Оружье перезарядив,
Сменил ужовый на моржовый.

Мужи, чижи, моржи, ужи, -
Увязли все в предсмертных стонах.
Но о погибших не тужи, -
На то есть партия «зеленых».

Без литра водки для души
Не будет близости с моржами.
Не обкурившись анаши,
Нельзя повелевать ежами.

И если целовать ужа,
Убив моржа, еще возможно, -
То возбудиться от ежа
Из-за колючек очень сложно.

Когда-то заклинал мираж,
Метал в мужей, что под рукою,
С чужими женами кураж
Свой укрощал. Теперь покою

Хочу взамен приобрести,
Гормоны положив на полку.
И лучше рыбок завести,
Чем завораживать без толку.

Присядь, моя ворожея,
Травы курнем, падеж замутим…
Скажи мне, что дал маху я,
Что зоофил – юннат по сути.

И я спокойно удалюсь
В пижаме, вышитой стрижами.
Хотя наутро вновь проснусь
С ершом, ужом, моржом, чижами…






    И еще нечто созвучное, зоологическое. Не отпускает автора тема.

«Человек – не больше зверь, чем птица.
 Боже, как похожи наши лица!»

Ну, просто близнецы-братья!

«К груди моей прильнули два дельфина.
 В крови моей гуляет соль морфина.
 Четыре пятикрылых альбатроса…»

Понятно, после чего так вставляет.

«Мой Буцефал, ты снова молод.
 В табун кобыл под звон копыт
 Опять несет с тобой нас голод…»

Надо же, и это попробовал!

«Был я злаком и сорной травой.
 Был я рыбой и птицей, и зверем».

Интересно, это в таблетках или уколах?

«Большая рыба в толще вод…
 У ней горячий нежный рот».

Что, и с рыбой тоже можно?!

«Я кормил голубиных сирот
 Поцелуйным движением в рот.
 И они прозревали потом.
 Это тоже я чувствовал ртом».

В сумме практически докторская по сексопатологии.

«Страшнее зверя нет,
 Чем эта жизнь, мой свет».

«Страшнее жизни зверя нет».

«Прости! Я – царь зверей!»

«Охотник я. И лев. И царь».

«У мамочки моей лицо –
 Перепелиное яйцо».

Наследственность – упрямая вещь.

Моя бабушка была столь неразборчива
в связях, что на генеалогическом древе
нашей семьи она изображена в виде дупла.

Мой генетический набор –
Источник массы впечатлений.
Мутационный перебор
Сулит в избытке приключений.

Был я всегда, кем быть хотел.
Мы все в природе так похожи.
Простейшим я побыть успел
И ископаемым был тоже

Членистоногим кабаном,
Был семгой, сорною травою,
Пузырнодырчатым козлом,
Но все же, лучше – коноплею.

Не зарастет ко мне тропа
Плодов случайных трансмутаций.
Их бесконечная толпа –
След половых мистификаций.

Вот пятикрылый альбатрос
И многочлен шестиголовый,
Девятиглазый утконос
И гиппослонозавр ежовый…

Но тут процесс главврач прервал, -
Сторонник идентификаций.
Обидно, что не понимал
Моих ментальных мастурбаций.

На злопыхателя в ответ
Поток моих гормонов брызнет.
Страшнее жизни зверя нет.
Я – царь зверей! Хозяин жизни!







       Иногда людям, пытающимся рифмовать слова, в силу ограниченного доступа к ресурсам русского языка либо врожденного стремления выглядеть крупнее, чем они весят на самом деле, хочется расширить существующие горизонты, что в качестве эксперимента  не всегда приводит к полному и всеобщему удовлетворению.

«Соловьи по-лягушечьи яро ревели…»

«Медогубая, златолозая…»

«Красногубо герани глядят из окон…»

«Молчит удод – двоустый сын развалин».

«Веночек златомасленный…»

«Поцелуепричудливый клевер…»

«Ампирен и барочен, вампирен и порочен…»

«Он был обезъязычен…»

«…Крещаем был ребенок мой».

«Ветром распятые – розовопятые».

«Перстень златокованный».

«Эту жаркую жадную жажду пия…»

«Армагеддонен каждый атом».

Выпендрежноконструктивная.

Трудно быть стихоложцем, по-русски читаемым.
Русский – тесный язык для широкой души.
Пушкиноидно пишущие – повторяемы;
Ты попробуй ошизофрененно пиши.

Златозубооскаленный образ издателя
Генитальнонаправленно послан был мной.
Соплеслюнослезительно жаль мне читателя,
Что в толпе за стихами не сгинет, родной.

Тиражи моих книг были недокастрачены,
Недоабортированы мысли мои,
Обезбашеннонизмы еще не растрачены,
Так что, органы чувств берегите свои.







      И закончить экскурс в Митрохиниаду хотелось бы откровением автора, которое, пожалуй, наиболее емко выражает собой всю смысловую квинтэссенцию его творчества.

«Дурак становится поэтом».

«Поэту умным быть не надо.
 Прекрасен глупостью поэт».

«Без шапки зимою ходить –
 Простудишь мозги ненароком.
 Не внял и этим урокам.
 Мне нечего было студить».

Откровенная.

Пусть читать меня довольно жутко,
Ведь пишу нескладно, хоть убей,
Пусть дурак без мозга и рассудка,
Но прекрасен глупостью своей!