Привычный в наши дни стиляга-комильфо
из куртки извлекал японский камерфон,
который так и жил в его дезоксирибо,
как "здрасьте" и "пока", как "нате" и "спасибо".

Чертами глаз и губ он мне напоминал
для Страшного суда разграфленный журнал.
Ему бы хоть слегка лица разбавить чалость -
но как им в тот момент нудистка восхищалась!

Барсетка. Портсигар. Гранёное кольцо.
Гарем из трёх девиц и десяти скопцов.
Стерильных белых рук заученные взмахи -
пожалуйста, живой римейк "Шести монахинь"...

Да нет, пора бросать корректорский свой "джоб"
и, может, даже рвать каналы связи, чтоб
на званые пиры назло бабулям добрым
по-прежнему ходить с хозяйственною торбой!

Напялю на себя трёхлопастный колпак,
бретельчатый реглан - и буду, как маяк,
глазами освещать истоптанные сцены
до внутривенных грыж, до лучевой гангрены!

Пусть думают, что я какой-то не такой,
что кто-то в этот миг орудует киркой,
ища японских гнид в шевченковских дубравах...
А знаете - всё так. И вы, по сути, правы.

Вы просто из всего облюбовали хлыст.
Опять же - до слезы и до суставных кист
я буду собирать бутылки и жестянки,
сжирать болотных мух учась у наперстянки.

Пробравшись на Майдан сквозь рыбные ряды,
с усмешкой засмотрюсь во двор, где из слюды
манерный комильфо стоит, что пьяный лобстер...

Я более живуч, чем офисное жлобство.