При звёздах, освещающих задымленный озон,
шагаешь - ну хотя бы по Глыбочице -
нетрезв и оголтелым вдохновением пронзён,
к тому же превратиться в кошку хочется,
взъерошивать чепрак, тереться мордой о штаны,
чихать от концентрированной паприки...
Вдруг с лаем вероломным свора псов из тишины
бросается на путника у фабрики.

Я знал, что будут жертвы - потому и взял кирку,
а также нержавеющий секатор,
и тихо, будто снайпер, подошёл к особняку,
где пахло гренадиновым цукатом.
Там, с ветром виртуальным удаляясь в небеса,
от водки становился всё аморфней
хозяин, что с размаху раскошелился на пса
и пожалел червонец на намордник.

Со стороны трущоб меня камыш не пропускал;
слой торфа под сандалиями чавкал;
пульсировала накипь в осциллографе виска...
Ко мне, моя курносая овчарка!
А ножницами в брюхо за укус три дня назад!
А альпенштоком в яблоко глазное!
Как начал с вожака я шкуру заживо срезать -
вся свора разбежалась с жутким воем...

Наутро, обнаружив невесёлый натюрморт
из рёбер зверя с клочьями матраца,
бригады государственных и частных держиморд -
на диво - не посмели даже драться.
Глыбочицких кавказцев мы оставим в стороне
и наплюём на истеричек возгласы,
а путники полночные спасибо скажут мне -
за то, что я сатрап великовозрастный.