Пролог

Что головой поник –
веселее гляди!
Полуумный тростник,
все еще впереди.

От сумы до тюрьмы…
Ощущение зла,
ожидание тьмы.
Это – твои дела.

То сюда, то туда –
вот и вся твоя прыть.
Знаешь сам, что тебя
так легко разварить.

Хоть какой-то ответ
тщетно ищет душа.
Эх ты, человек,
мыслящая лапша!


Весна

Преходящий апрель, видно, всему виной.
Есть и другие причины, только хуже видны.
Что притих, Коктебель? Поговори со мной.
Этой поздней весной – так далеко до весны.

Вместе с тобою суть пробуем уяснить,
новый Чумацкий шлях между звезд указать.
Если оборвалась с виду прочная нить,
то и пытаться не стоит снова ее связать.

Но начинается день, и прерывается сон,
успевший перелистнуть все странички подряд.
Приоткрывает глаза дремлющий Хамелеон,
чтобы примерить к лету новый брачный наряд.

Ну, а я не хочу знать, что там впереди.
елочишкой бренчу на потеху судьбе.
Уходящий апрель, больше меня не жди.
Может, я и вернусь. Но уже не к тебе.


Лето

Из пелены тумана
проступая не сразу,
кажется несколько странным
этот природный казус.

Он на фоне заката
с отдаленного судна
выглядит мелковато,
постигается трудно.

Вычурные откосы
в шрамах тени и света
все еще медлят с вопросом,
требующим ответа.

Но чем ближе, тем чище
и прозорливее зренье,
что напряженно ищет
давнее озаренье.

Все былое итожа –
выемки, сколы, спады,
приближаясь и множась,
нарастают, как радость.

Полные лунного блеска,
фосфоресцируют брызги.
Пены резные всплески,
волны любви и риска.

И буруном вскипает
воображения брага.
Загружается память
контуром Карадага.

Это совсем пустое,
что потом не усну я.
Знаю – все-таки стоит
к нему подступать вплотную.


Осень

В созвездье впечатлительных гостей
руины поэтических страстей
воздать согласны каждому по вере.
Естественное сопряженье скал
собою представляет пьедестал,
где профиль будет не один примерян.

Пролог, переходящий в эпилог,
возвышенно высокопарный слог,
созвучия, богатые фонемы.
И сквознячок уносит легкий пар,
отходы снов, подкорки вялый жар,
оскоминой приправленные темы.

Вещать посредством чистого листа,
смежив глаза, не разомкнув уста,
лишь изредка душою – чаще чревом.
А в промежутках, оседлав кровать,
перебиваться, как перебивать,
и знать – тебе всегда внимает Ева.

Но все-таки тащиться по следам,
что оставлял стреноженный Адам,
и загребать веслом по сонной глади,
попутно занося себе в актив
недопрочтенной жизни детектив
(хоть так и не решив – чего же ради).

Да, многолики здешние места,
куда я возвращаюсь неспроста
по прихоти души. Но, в самом деле,
их снова обходя за пядью пядь,
не понимаю – что могу понять
в истоптанном словами Коктебеле.


Зима

Не был. Не представляю.
Воображение немо.
Снег и морозы – вряд ли.
Разве чуть больше скука.
Пусто и одиноко – это привычная схема,
Которую сопоставляет
с любым пейзажем разлука.

Море штормит постоянно, –
а чем еще заниматься
наедине с собою, видя мою персону.
Гулкие экзерсисы
в форме галлюцинаций,
чтоб повторять их снова
медленно и бессонно.

Долго тянется время
в гиблое межсезонье.
Не подводит итоги,
не вспоминает, не судит.
Краткая передышка,
неощутимая зона
между прошлым и тем,
что, допускаю, будет.

Сюда занесет ли – кто знает –
в такую глухую пору.
Но испытать хотел бы,
просто как горький опыт.
Эти высокие волны и великие горы –
может, возвысят до света
или во тьме утопят.

На потертом экране,
занавесившем своды,
из забытья предъявят
разные милые лица.
Время, оно такое –
годы сменяют годы.
Будет на то Божья воля –
еще и зима случится.


Эпилог

Как вам нравится эта суть?
Чем вам видится этот слог?
Что такую густую муть
в примиряющий свет облек.

Добросовестный словопас,
запускающий фейерверк.
На распасе сказавший: пас! –
и на гору полезший вверх.

Что затеет – не знает сам.
То в унынии, то в гульбе,
доверяющий словесам
больше, чем самому себе.