«Прощайте», — сказали ему. Он ответил: «А я не прощаю». За совесть, покрытую лаком, как будто прыщами, за веру в дурильню, которая — вовсе не глупость. За Киев, Одессу неспящую. За Мариуполь. За лживые песни о дружбе, за службу Варраве. За слепость. За семьи, разрубленные топорами. За бабушек плачущих, воду в подвалах — по ложке, за русский язык, уничтоженный с первой бомбёжкой. За горечь морщин у семнадцатилетних, девчонок, за Таню, теперь обречённую на отречённость. За всенощность бойни. За хаты в обломках бескрылых, солёные мальвы венками на братских могилах. За дактиль и дольник среди повсеместных несчастий, за ваше молчанье известнейшим знаком согласья. Младенцев, которым не будет крестин и крещенья, за трусость. И Боже простит мне моё непрощенье. |