Средь секвой гигантских в парках так цвели на клумбах розы,
что об их шипах не помнить было здесь немудрено.
В. Егиазаров
Было б здорово не помнить ни предателя, ни сессий
с приближёнными его – а только сонные поляны,
по которым яркий танк определённо мог пошляться,
окажись я в нужном месте при диктаторе добра.
Были повести и песни не в обиду полновесней –
потому и аппетит мой был не только на бананы.
Автор маленького счастья из витражных инсталляций
сразу понял эту тему до болящего ядра.
Но покуда ни дискета, ни вместительная флешка
избирательную память демонстрировать не может,
мне приходится цветные сновиденья о машине
разбавлять компостом яви – приблизительно два к трём.
Миг назад летел по небу в утеплённых чёрных чешках –
ну, почти мессия Нильс: такой святой и мягкокожий,
и до старта оставалось перепеть пассаж гусыни
Кнебекайзе – или как её… в один сквозной приём.
Хоть меняй в бумагах дату вылупления из чрева –
мол, тебе всё те же двадцать, впереди одни трамплины –
утомляемость сетчатки подтверждает первый выстрел
раздуплившегося света по вспотевшим зеркалам.
В дневнике хотелось видеть мак озимого посева
посреди открытой мною опечаленной долины:
по таким элитным зонам только пешие туристы
иногда проходят к кельям и гробницам далай-лам.
«Всё в порядке, – говорю себе вчера. – Предатель умер.
Зря везли колоду жира с места автокатастрофы
в захудалую больницу, где микоза от лейкоза
сам главврач не отличает, всем медсёстрам надоев».
Новичка без глаз и сердца принимает стая мумий –
тот не волен диктовать им полонезы и фокстроты.
Шип невидимый вонзает в голубую вену роза –
и сжигает этот мусор ярко-рыжий львиный зев… |
