Не решился сгрузить впечатления от фестиваля на Форум (он, несмотря на переделки, все еще кажется мне путаным и захламленным, трудно найти нужное), а здесь есть надежда, что найдут и прочтут. К новостям и фактам подмешана лирика, что не совсем комильфо после моей критики Ширяева. Но все же это жанр новости и газетного очерка, а не чистая проза, и потому надеюсь, что комильфо.

Также см. впечатления Вл. Гутковского, члена жюри, на http://www.poezia.ru/salon.php?sid=35270 , без них некоторые моменты могут быть непонятны.

++++
     К чести организатора Олега Слепынина, фестивальщиков приняла в свое мозолистое лоно самая что ни на есть главная гостиница города: трехэтажный желтый дом строгой кубистской архитектуры и еще более строгих – даже казарменных – внутренних удобств, выходящий окнами прямо на главную площадь. Едва приехав и устроившись, мы улучили полчаса на осмотр и разграбление города.
     На площади обнаружился высоченный памятник вождю якобы пролетариев, полускрытый могучими голубыми елями. На лысине якобы вождя, густо украшенной белыми потеками, сидела кольчатая горлица. Она кротко дождалась нас, кротко позволила себя осмотреть и упорхнула в ель к подругам. А вот заросли у подножий стволов приветствовали таким смрадом, что стало ясно: местные лирики любят пиво и поэтическую классику и следуют завету «я себя под Лениным чищу, чтобы плыть в эволюцию дальше».
     В Киеве кольчатые горлицы уже исчезли – их выгнала хищническая застройка, вырубка деревьев, шум и смрад машин. Выгнала в такие вот тихие провинциальные городки, где вода времени едва плывет и кружит листья в боковых протоках, и никуда не нужно торопиться, и обветшалые низкорослые дома утопают в роскошной зелени, а девы наивны и доверчивы, и воздух чист и свеж.
     Именно жюри кольчатых горлиц первым – единогласно и единоутробно – проголосовало за главного лауреата фестиваля. Оно заседало всю ночь прямо над нашим древним рыдваном (что мог с трудом зваться «иномаркой» лет …надцать назад, а ныне чудом держится на проволочках и веревочках) и густо увешало медалями и дипломами именно тот его борт, где жалась в дороге Таня Аинова.
     Конкурсная программа поразила сочетанием самой дремучей графомании и высокой поэзии, коня и трепетной лани. Олег, конечно, прекрасный прозаик, но в отборе поэтов проявил то ли безвкусие, то ли пофигизм, то ли все вместе. Было много откровенного люмпена, а «народное жюри» щедро оделило дипломами самых громогласных и понятных, как дрова, – не сильно вникая, и явно не будучи в силах вникнуть – в суть дела, причем в самых странных, нелепых, на ходу придуманных номинациях. Трудно отделаться от ощущения, что был некий «темник» кандидатур на первые три места, а остальные откровенно «слили» на откуп «народным» тетушкам. Таня, конечно, и в Африке Таня – воспринимается на уровне спинного мозга, и потому с ней всегда все ясно. Счастливое сочетание таланта, породы и артистизма. Но вот рассортировать на слух остальных ланей и коней тетушки были явно не способны. И потому, как всегда на фестивалях, дело решил промысел божий. Или те, кто к нему близки.
      Парковая программа заняла три часа, причем два из них поэты простояли, как кони, в самых скучных местах, глядя не в парк, а в рот почтенной Г.В., и слушая предания д.м.д и стихи (и это после изнурительного конкурса!) в ее самозабвенном исполнении. Не знаю, как там в жюри, а тут ей вкус и чувство меры явно изменили. Я же понял, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, и прогулялся наугад по собственной программе.
     А Казачье поразило выморочностью. Пруды и мостки захламлены, роскошный парк завален буреломом. Здания бывшего дворянского оазиса культуры обветшали и осыпались. Огромная больница, почти законченная в советские годы (уже оборудование завезли), стоит разгромленная и разграбленная. Власть самостийников оказалась для нее ничем не лучше монгольского набега.
     На входе в бывшее поместье нас встретила правоверная украинская мова, хор старух и инвалидов в вышиванках и по-хохлацки хитрый, настороженный взор председателя (что за москали, от кого и зачем, не снимут ли за них, если наци возьмут мацу) там, где некогда царствовал великий и могучий, а ныне обнищавший, задавленный и опошленный язык Крылова, Пушкина, Аксакова, Толстого.
     Под дубом на полянке, где проходила спешная – наперегонки с секундной стрелкой, под крики «давай-давай!», словно мы боимся налета или что украли – церемония награждения, я нашел изящное, дивное гнездо какой-то пичуги, сброшенное на землю с высоты. Тоже творение высокого искусства: травинка к травинке, пушинка к пушинке. И тоже давно пустое и никому не надобное боле. Никаким домкратом не поднимешь на место и жизнь не вдохнешь. Давай-давай, вливай новое вино в старые мехи. Бронзовую доску прибивай, обелиск громозди: в таком-то году такой-то эпохи здесь жила, любила и пела песни дивная славка-завирушка. Но пройдет сотня лет – и дай бог, чтобы кому-то пришла охота раскопать это в бурьяне и прочесть.
     Мы вон тоже не смогли прочесть, что там вырублено в бронзе на польском языке – в том гроте, где камень счастья. Кружи вокруг него, кружи – а оно не в будущем и не в прошлом, а в совсем ином времени – времени кружения листьев в боковой протоке.