1.
Прошедший по коридору
невесть откуда
в куда неизвестно,
смотришь на птиц...
-- Человек обратимая матрица Бога?
-- Увы.
Как на Вы рисковать,
или
на Ты
промежуток проскакивать,
зная возможность не выйти из текста
или сорвать...
2.
Личинка, губы века -- странный Бог
играющий как дети с теплым хлебом
в застенках лексики, цепляя слог за слог —
"пространство", "времена"... Но ergo пепел..
И ты попал -- так мыслится мишень
в разрезе глаз -- и головой как в реку
сквозь белый свет. -- Веселое драже
у зеркало двойного человека.
3.
И опять
среди скомканных стрелок
настенных часов
обучаюсь науке не помнить —
забывать —
как песок побережья
забывает прошедших по кромке
отражения волн,
как земля забывает
своих динозавров —
только где-то внутри,
по щелям, по пещерам
образуется нефть —
черный сгусток
прошедшего боя,
говорящий в огне на наречьи
незнакомом сегодняшним тварям...
Обучаюсь науке -- не помнить.
4.
Все приходит на круги своя,
все приходит на круги —
ибо это закон повторенья,
ибо время -- игрушечный домик,
в котором живут дед да баба,
сверчок, старый кот
и собака по кличке Разбойник —
тридцать лет и три года живут —
так написано в сказке,
и веришь...
5. Фауст
Сколько жизней устал —
пережиток -- оплевыш познаний;
память -- книжная пыль,
долговременность тела и страх
разложенья уютного страха...
... кабинет —
на столе человеческий череп,
окно... —
А когда-то пытался звать черта —
мальчишка в сединах.
6. Эдип
Слепой Эдип
пространством полнолунья
вплетает звук шагов
в слоистый воздух —
сквозь спелые поля,
по косогору
и память продолжает разрушенье —
теперь на ощупь видимость предметов
(о, если бы он зрения не помнил).
Загадка Сфинкса —
галерея,
сон.
7. Голем
Но с этим небом можно говорить —
по каббале, страница за страницей,
искать одно значенье среди слов —
и Сотворить —
и стать Творцом Вселенной
и подарить Дар Речи...
-- Он молчит...
-- Зачем, раввин, ты прикоснулся к глине...
8.
Луна прибывает в весе,
как женщина,
беременная любовью
к еще не рожденной жизни,
и жизнь
обретает плотность
колдовского дыхания
теплого ветра,
И птицы на ветках
звучат, как хорал под сводом.
9.
И когда назовешь мое имя,
положишь ладонь на ладонь —
закурю —
не хочу возвращаться
к написанным книгам
с бензином.
10.
Новый день —
отпечаток листвы
на асфальтовом теле проспекта
скоро дворник сметет ее в горб
возле детской площадки...
... под вечер
молодые язычники будут
пить пиво,
глотать терпкий воздух,
травить анекдоты,
друг друга —
потом удалятся любить
своих женщин,
собак,
хомяков,
удалятся читать свои книги,
смотреть телевизор...
... новый день.
11. Считалочка
Раз -- и нет никого,
два -- и ветер, как дым,
три -- и дым на руках,
пять -- я где-то любил...
да —я где-то любил —
детская считалочка.
12.
Где-то будут снега —
мы заметим, что кончилось лето
и что надо придумывать жизнь,
расставлять запятые,
брать небо -- не в долг —
как коня под уздцы,
как на плечи ребенка,
как деву.
Где-то будут снега...
13.
Ты говоришь,
что умерли все двери,
которыми входили в эту осень,
и тени на асфальте только снятся,
и небо перечеркивают люстры —
и я, давно закрывший этот Город,
пересекаю парк,
как будто в книге
последнюю страницу обрываю
на полуслове —
листья снова гре...
14.
Слепнущий полдень —
у кромки воды -- рыбацкие снасти,
и дерево вросшее в берег,
на небе ни облака,
рыжий комар
надоедливо дышит над ухом,
вокруг разобщенные знаки
травинок, стрекоз,
хлебных крошек,
чуть дальше -- кусты,
и тропинка петляет к мосту,
и краски притушены,
как на картинах Сезона...
Стоит полуосень —
неполное время, причуда...
Пейзаж незатейлив.
15.
Ты ожидаешь встречи с Минотавром —
идешь по кругу, путаясь в преградах
и зеркала встречают твое тело,
и тело отраженное от стен
сплетается в тебе в чужое Имя —
ты узнаешь отравленные стрелы
своих Богов -- своих "больших желаний"
теряешь нить, которую вручила
она тебе, чтоб ты умел вернуться... —
Куда вернуться? -- под ногами камень
на пальцах кровь, и ты одетый в шкуру
Миносского быка, однообразно
блуждаешь по зеркальным отраженьям.
16. Гамлет -- Офелии
Офелия, "дочь рыбника", принцесса,
невеста при дворце
(слова, слова, слова) —
и я не вправе тревожить сон твой.
Что мне
трон, власть, сила, Бог?
... лишь память —
чужие берега, и ты встречаешь,
как будто я не уезжал с крыльца.
Но век закончен -- меч с дождем не пара,
и ветер разыгрался -- Норд-норд-вест,
и Англия вдали -- когда вернусь,
что я застану?
Бедный, бедный Йорик...
17.
Танцуй,
танцуй,
танцуй,
танцуй —
на выжженных листах
танцуй,
на книгах умерших
танцуй —
на песнях сломанных.
...рука не держит воздух...
18.
Так слезятся глаза —
он опять вспоминал имена
всех любимых,
ушедших
и тех, кто проходит,
согревает собою постель,
пьет с ним чай,
говорит о погоде, о книгах —
живет рядом,
там где часы каменеют
и стоит Оглушительная...
19.
По дороге, на скорости, дальше,
узловатые мышцы машин
напрягаясь провозят
имена догоревших домов...
... мы застряли в лесу —
по обочинам рыжий кустарник,
деревья
(береза и хвоя),
шаткий мостик, ручей,
мураши копошатся.
20.
Разница между —
два времени и две тени.
... а в сонной реке
бродит крупная рыба,
и кажется -- если составить
коллекцию из
бутылочных стекол,
обрывков газет,
снегопадов,
листвы,
пестрых каменных глыб,
чешуи этой рыбы...
День прошел —
ничего не случилось.
21.
Долго-долго
в лесу ухал филин,
долго-долго
в лесу шумел ветер —
утром волки
вернулись к щенкам,
злые волки,
и волчицы кормили щенков
своей грудью.
22.
Лес вдоль сумрачных вод,
берег Стикса
(не пускают сплетенные ветви
плакучих)...
-- Оботри свои слезы —
тебя я не знаю —
вот Семейство мое —
в захмелевших глазах
отблеск вечного поля...
23. Архитектура
Так строил Корбюзье свои дворцы
шершавые мелодии бетона
вскрывая воздух.
Линии, как стрелы
сгущали смысл
архитектурных формул --
рождался джаз
и камень принимал
его законы --
слышался Армстронг
в разорванной симметрии
и небо язычеством клялось...
24.
Сын города,
быть может не любимый —
беглец теней
и времени синоним,
пророк ослепшей музыки —
смеется
и тихо повторяет
-- Все проходит...
25.
Но кошачьи глаза —
этот страх в тишине подворотни,
это эхо уставшей квартиры,
невозможной для сна,
для спокойных,
расслабленных мышц
(мыши снова скребутся,
а кошка мурлычет,
трется об ноги)
и по дороге
мчится голос крылатых плащей
незаконченных войн.
Приближается время рассвета —
голова тяжелеет,
и скоро...
Сигарета погасла,
кошка пьет молоко,
прошуршал одинокий троллейбус.
26.
А я вспоминаю, я все еще помню ...
Огромная тень нависает над небом,
и Город разъяв нас, как связку соломин
ломает на щепы, ломает на щепы.
И в зеркале ветер, и ветер в ладонях.
Играет шарманщик. Трамвай одичало
мчит улицей вскачь, словно прелые кони
в туман без конца -- без конца и начала.
Все. Листья закончены. Осень в исходе, —
как древний еврей в Израиль из Египта
по желтой пустыне проходит, проходит, —
как грек между Сциллой и темной Харибдой,
на миг испугавшись (но скалы не тонут)
нырнет. Только звезды от холода стонут.
27. Русская рулетка
Хочешь? -- Можем сыграть.
Повезет? -- или нет.
Повезет...
Повезет —
или нет?
По бойку...
Холостым —
или нет...
То ли кровь —
то ли небо с овчинку.
28.
Не сон -- и не проснуться...
... нет земли
помимо этих каменных угодий
поросших мшистой мякотью, и волны
врезаются в скалистые отроги
и замирают. -- И бредешь по кругу,
по замкнутому колесу, как белка,
становишься оскоминой привычки
банальным повторением сюжета
о замкнутом пространстве, разговором
с самим собой и временным отсчетом —
да, время измеряется в шагах! —
но здесь теряет смысл...
... не сон -- и не проснуться...
29.
Наше искусство —
уменье
песочных часов истекать поминутно
вдоль линии
теплых созвездий
причина
играть на ржавеющей крыше в детей
причина
быть небом
и снова искать совпадений
и снова искать...
Неужели искусство?
30.
-- А где же кифара твоя?..
Тишина.
-- Сыграй что-нибудь на костях мертвецов
для бодрости духа, Орфей.
Тишина.
Кнут Скуениекс
-- Спрашивай...
-- ...
(камень)
-- Ответствуй...
-- ...
(камень)
-- Так кто же ты?!
-- ...
(камень)
... и на камне сием...
... буквы утратили строгое время
лица и смыслы свои растеряли,
ветер пьет воду,
а камень бьет ветер —
трижды ударил,
тридцать три сна прошептал.
-- Кто же ты?
-- Камень.
31.
Дань памяти —
жизнь или прикосновение,
знакомая музыка,
какой-нибудь ветер,
пейзаж —
скамейка и дерево...
Очень просто понять,
почему не пришла Эвридика,
почему оглянулся Орфей.
32. Ветер носит
Ветер носит -- собака лает...
Говорят, что есть где-то горы,
говорят, что есть где-то небо,
говорят, говорят -- пустое.
Ветер носит -- собака лает...
Снег не снег -- ни зима ни лето,
на бумажных часах нет стрелок
и чернильные цифры стерты.
Ветер носит -- собака лает...
Имена согревают землю,
именами мостят дороги —
имена умирают всуе.
Ветер носит -- собака лает...
33. Язычество
Огнепоклонники —
огню поклон —
огню...
Язычество —
язык-шаман
зови
на зывый зов
огня,
на пляску пепла!
Пел пепел языку —
пел пепел языку —
огонь,
огонь —
поклон...
34.
Опять все те же гастроном и солнце,
и руки так же ждут своих изломов
и небо под ногами цвета пепла,
и двери как распахнутое небо —
туда, где только ватная пустыня,
где алфавит давно утратил связи —
давно утратил связи и причины
быть чем-то большим, чем распад значений
и пьяный Бог в убогой подворотне,
в пропахшей кошками и стужей подворотне,
на стену мочится, а взгляд вперяет в небо —
а взгляд стремится к небу и встречает
холодные глазницы отражений,
знакомится с тем что давно знакомо —
и наблюдает -- гастроном и солнце.
35.
Он позабудет небо Эвридики —
Он позабудет небо (если сможет) —
Он никогда не вспомнит это небо! —
Пока болят ушибленные пальцы
И свет от спички гаснет в полумраке...
... оглядываясь можно встретить тени.
36.
А ты все ходишь
по белу свету,
играешь в угли,
сжигаешь небо,
листаешь книги —
и рвешь страницы,
за то что книги
не помнят руки,
за то что руки
давно забыли —
какие книги
прошли сквозь небо
и догорели.
37. Донна Анна
-- ... прошла любовь -- как не было любви
-- Что, Дон Гуан, уходишь и отсюда? —
Куда?
-- Куда-нибудь подальше —
к Колумбу на корабль, к сарацинам,
к монахам, к черту на кулички, в горы,
в пустыню, в Палестину, в небеса...
-- А Донна Анна?
-- Верно выйдет замуж,
пока я буду земли открывать,
иль бить поклоны где-нибудь Аллаху.
(пять лет спустя)
-- Она за командором —
за этой старой клячей и шутом
их праведных величеств.
Далеко... давно... немало вод...
и верно, что не вспомнит...
Он звал меня на ужин —
я приду.
38. Никто
1
Так двадцать лет без дома...
двадцать лет —
(не потому что далеко Итака)
и без тебя стареет Пенелопа
и Телемак стал бриться без тебя —
так двадцать лет без дома -- бег по кругу
ты сам себе изобретал преграды,
желая возвратиться в свою память
и пересечь ту линию, в которой
все времена вмещаются в ладони —
и сын еще в пеленках, и жена
не знала слез, не нажила морщины,
и не за что кричать в пустое небо,
что ты боишься встретить эти земли
и не узнать ни голоса, ни руки,
в холодных ласках не найти любимой —
еще любимой? —
может быть не ждущей...
... позавчера, в пещере Полифема,
теряя из товарищей, последних,
ты имя свое новое изведал —
все времена вмещаются в ладони...
2
У берега вкус солнца и навоза --
а море слезы
(то есть слабость женщин -- его стихия).
Женщин не берут в морские путешествия,
и жены покорно ждут мужей, и предаются
своим забавам -- а мужья воюют...
... на море штиль,
корабль недвижимо стоит на месте
и гребцы устали,
и сталь доспехов раздражает зренье...
... который год не видели земли
знакомые с соленым ветром капли
твоих зрачков, измученные солнцем,
привыкшие смотреть в одно и то же
безмолвное молчанье водной глади...
... и ты все медлишь дать приказ —
"На берег!" —
годами изучая свою память,
стирая крупный план и оставляя
себе лишь крохи —
родинку, улыбку —
не слово, не значенье,
но возможность его произносить —
строй интонаций,
характер поворота головы
во время разговора...
... помнишь? -- Ты
на Агоре стоял и Пенелопа
с двухлетним Телемаком на руках,
не слушая, поспешно удалилась
в свои покои, не желая видеть
отплытие на Трою. —
Ты смеялся тогда над "бабьей слабостью"
а ныне...
У берега вкус солнца и навоза
39.
Медленный фильм —
на темном экране -- попытка крыла...
... но зачем этот город
зазывает в чертеж своих линий,
в рефрен перекрестков,
в воробьиные парки,
в ступени подъездов...
На плечах у атлантов —
присутствие неба —
сны, которых так много.
40.
Неслучайный игрок
в случайных законах
метавремени,
металюбви,
метастраха —
остановленный жук,
отставной необычник чудес,
обрывающий крылья с деревьев
или крыльями спину разжав,
разбивается в грязь,
чтобы снова творить человека
из дождя
и удара под дых тишиной...
Абсолютно спокоен
(тотально спокоен),
спокоен. --
Спокойствием можно...
41.
Где-то в этот темный час
лает пес и бредит воздух.
В церкви -- деревянный Спас.
Поле преет под навозом.
Поле преет -- спертый дух.
Небо вкривь и вкось -- как небо.
С выгона бредет пастух,
Возвращается. -- И мне бы
Возвратиться в теплый год,
Где над Городом горели
Листья в осень, строем нот
Птицы на ветвях сидели.
Город стерся. -- Я в пути
Из одних краев в иные --
И дожди идут, дожди,
Не родные. Не родные.
42.
И ты,
увязанный в контекст
болезненных причуд,
по букве произносишь имя —
и стены отражают звукороссыпь,
сжимают рот
и переводят стрелки
тугого циферблата в точку "ноль",
и зеркала расплавленное тело
губами шевелит:
-- Монах,
так где твоя тонзура...
-- Выпей море...
-- Слова, слова, слова...
43.
Это только песок,
не умеющий помнить следы —
жесткий хруст на ладонях —
наждачная пыль —
и глаза
от усталости бредят
какой-нибудь веткой зеленой...
44.
Ох городов —
у площади есть время,
где мы с тобою
узнаваемы
на год впереди —
реконструкция праздника
и
рефлексия речи...
-- Что тебе хочется?
-- Чуда.
-- Но я разучился творить..
-- Так создай человека!
-- На века оставляю...
45.
Словно это сюжет,
из которого выйдешь за дверь,
перейдешь на ту улицу
(возле киосков,
трамвая)...
В бухгалтерии времени
все учтено до минуты —
расписания всех городов,
всех закрытых гостиниц,
опоздавших такси,
самолетов,
опоздавшей любви...
Бог-бухгалтер уходит обедать.
46.
Вечер,
окраина города —
несколько старых домов
тесно жмутся друг к Другу,
деревянный сарай,
фонари перебиты
(в них подростки швыряли камнями,
как в блудниц)
и осколки скрипят под ногой...
Завтра может быть будет
метель. |
