* * *
Безобразный поезд обескровлен...
М. Беловская
Это всего лишь гравюра на черном камне,
где изувечены ретушью правила трещин –
вещи в себе разумеют штрихи,
и пока мне
кажется вечностью то, что намечено резче.
Дом не забыт, но, как совесть,
заброшен, и брошен
на произвол матерей или женщин любимых...
Капли дождя фонари долго надвое множат,
поезд привычки спешит
и проносится мимо
всех остановок – вокзалов и маленьких станций,
где бы сойти и остаться. Но время торопит –
движешься дальше по рельсам,
как в медленном танце.
Полночь звучит и часы боем пасмурным топит,
будто нездешний. От выси, с высока-высока,
из непонятного, то, что ночами пугает.
Вскинешься. Кликнешь... Кого там?
Ни черта, ни Бога.
Только метель словно дворник, следы подметает...
* * *
Где-то в городе, где метель
оставляет свои шаги
робким звоном – к беде, к беде
(из огромной скупой руки
это быстрое серебро,
как привычка к чужим словам) –
беспричинное зло-добро,
или истина пополам.
начинаю к иным быть прав,
вероятно, что от любви...
Недосказанное – “пора”,
и не понятое – “привык”...
Забываюсь. Но вдруг больной –
и без правил, и поделом...
... а за окнами снег слепой,
в белой лодке, с одним веслом...
* * *
Может быть, она та,
которую полюбят потом...
– Потом? – спросила, – А это когда?
В который час? Под который гром?
Потом декабрьская звезда,
потом ошалелый глухой перрон,
потом шершавая ткань листа
и тихий, чуть странный, чуть слышный звон
как стон, как полудетский сон...
* * *
Старинной музыки ненынешний простор,
как украшенье звездного пространства –
и возвращенье из далеких странствии
ее глубокий полуразговор,
чуть слышимый, почти незаменимый,
чуть знаемый среди моих миров,
когда уходит солнце из дворов,
в китайской лодке проплывая мимо
проросших зерен городских холмов.
* * *
Сегодня солнце длилось три минуты
на пашнях свежескошенного льда,
и в позабытых Богом городах
мелькали тени детской смуты.
Так шел распад –так звучилась кантата
замерзшей и заснеженной земли,
последний довод били короли,
окучивая небо ватой...
... так шел распад – как Каин к смерти брата.
* * *
Реальность спешит, проявляет себя вовсю,
(...) вот тут-то мы (...) и срываемся с
цепи – словом, пускаемся во все тяжкие.
X. Кортасар
... прими как должное и поминай, как звали
по имени, в последний срок зимы,
коль города заснеженное ралли
запляшет, засмеется в скобках тьмы –
умыться кровью, право, не наука,
так долго ждать, чтоб кончилась капель,
так долго ждать усталости и звука,
Протяжного, как спелая свирель...
... остаток дня на кухне и за чаем,
остаток солнца, срытого на треть –
но женщина с упрямыми плечами,
но. Господи, как хочется посметь
пуститься во все тяжкие, как в прорубь,
как в прорванное небо свысока,
поставить точку в новом приговоре
пощечиной метро и пятака.
... так, при смерти, становишься богаче.
Улисс
1
Бессонница. Гомер. Тугие паруса...
О. Мандельштам
... верно, можно любить Итаку
лишь вдали от самой
Итаки... – А сегодня здесь все знакомо,
даже сны много лет не снятся.
– Где Улисс? – Несомненно, дома. –
Он давно перестал скитаться,
успокоился. – Сыт и скучен.
Сын да женщина, кот и слуги,
приносящие постный ужин.
Перед трапезой, вымыв руки,
он садится к столу, зевает,
смотрит на море...
2
День без памяти. Ночь без греха.
Тело города схвачено мелом...
Время, снова слоняясь без дела,
порастать серебристостью мха,
утопая в страницах Гомера
(о, бессонница – рай для души),
ничего не пытаться вершить –
да и к вечеру кошки все серы,
закурить, захандрить, но опять:
– Что вам Троя, когда б не Елена..
И на весла нависшая пена
Афродитой намерена стать.
3
Поздно судить по вере,
рано сводить к рублю –
верили на премьере
древних, как мир, “люблю”.
Верили... было... В осень,
в пристнозабытый год –
словно слепые осы
бились о стройность сот,
претерпевали муки
хрупкие корабли...
... мимо Итаки, в скуке,
вдруг повернул Улисс.
* * *
И вот мы – такие же вечные,
но убегающие от вечности
в маленьких судеб хрусталики,
в воспеванье своих усталостей,
в шумных улиц крикливую проповедь
и во блуд перекрестков топтаных,
в тарабарский язык трамваев,
забываясь и вспоминая –
не себя, но кого-то близкого,
в черном небе, рассыпанном искрами..
* * *
Из последней суеты – да в бега,
из прелюдии весны – в дым-угар,
из усталости дождя – в пустословь,
из пощечин мостовых – да в любовь.
Я не знаю. И знать не могу...
Я не помню... и вдруг навсегда –
человек на холодном снегу
и над ним вороньем провода...
... и опять, то ли вплавь, то ли вброд,
уходить под Тамбов да в народ...
Король Лир XX в.
Что это – крик? И вдруг не понимаю...
Больной старик в больном плывет трамвае,
больной старик, по городу, по кругу –
наверно при смерти, от дочерей к испугу...
... в распахнутом поношенном пальто –
больной старик – из сумерек в ничто.
* * *
Мы к вечеру находим путь в привычке
к смешенью улиц в поисках тепла
и походя берем себе в обычай
непостоянство птичьего крыла...
... все суета – опять с Екклесиастом
играю в лица.
* * *
Признавая первенство за мелочами,
сжимаешь пространство в размеры точки,
покой находишь в стакане с чаем,
сигаретах, спичках.
Иною ночью
можно долго еще голосить в пустыне
(только дождь за окном – это значит к лету),
можно, попросту в небо бросать монеты, –
у китайского бога просить совета...
Можно... может быть, даже нужно –
но, опять возвращаясь к своим святыням,
ставишь чайник, глотаешь холодный ужин,
смотришь в улицу. – Прочерк. – Лужи.
* * *
Колесованный вечным транспортом,
четвертованный перекрестками,
город вновь воскресенье празднует,
город вновь одинок под звездами.
В полуночье просторном улицы
соберутся на старой площади,
не гадая, о том, что сбудется,
одинаково непохожие...
* * *
Существуя в правилах игры,
проживая слово, как обычай,
признаешь, что ты давно привычен
принимать заботы, как дары –
принимать потери, как сознанье
перехода в новые миры,
где ждут чуда, словно оправданья...
Существуя в правилах игры...
* * *
...зато на воле.
Д. Бураго
Это слепое соло
для суеты с оркестром –
то ли на сердце голо,
то ли в трамвае тесно...
... новых искать пророчеств
улицами пустыми,
стрелкой смешаться с ночью,
звезды терзать, как вымя
Ромуловой волчицы...
– Злобными и святыми...
– Что-нибудь, да случится –
Новое, может. Имя?
|
