Уговорили. Ладно. Согласен. Я - извращенец.
Как бы в пользу динамики - отступаю от ритма.
Больно противно с дамой плясать подбоченясь
(для представителя мира троллейбусов - неколоритно).

Надо бы обустроиться: в доме - как после пожара.
Лязганье ливня нынче тождественно писку эстетов.
Я просочился сквозь щель форточки от санитаров -
правда, промеж полушарий так и остался катетер.

Библиотекарша Галя с левого берега Свислочи,
вытянувшись в спицу от всяких 'ням-ням' и 'баюшки',
входит при мне в роль Будды. Я ей мегафоню: 'Выслушай!',
а она - как заевший валик: 'Ты должен обедать с барышней'.

Сборник ей свой кладу на стопку макулатуры -
та средь нервозных строчек ищет голую просинь
и по-старушечьи кашляет, шарики выкатив бурые.
Да, своего не выдумывают поточные Фроси.

Медленно, но настойчиво строчек растёт приплод
(был бы Вовка поблизости - я б и не так мошенничал).
Только друзья расстаются - и это нормальный ход:
Шерочка двадцать три года уже не звонит Мошерочке.

А ведь и одноклассники в вечерних песках червлёных
рыли со мной дорогу киево-медвежьегорскую.
Ответьте, официальные жёнушки их, гулёны,
за что я теперь в землянке летаргически бодрствую?

Слышно гудение атомов. Я б, наконец, когтями
выскреб друзей из притонов и академий -
и здесь, на траве лежала бы группа лентяев,
смакующих эскимо, как и в то пионерское время.

Теперь из тысячи дам девятьсот пятьдесят попрошаек.
Скорее, чем вольнодумец, я - близкий к идеальному
моральный убийца женщин - и это мне не мешает
любить одновременно и Чуприну, и Аинову.