Кемюнетте наслушался жалоб от Ментилоне,
понял, сколько бывает в мире несправедливости,
и решил: он будет водить, и глядишь – обгонит
всех, кого на чистую воду подумывал вывести.
Ментилоне чуть-чуть сдавал. Ему оставалось
ну не то чтобы уцепиться за Кемюнетте,
а поверить ушатанным внутренним самосвалом
в абсолютную чистоту последней монеты.

Начесав непонятный локон из ломкой пакли,
Ментилоне уже не жалел золотого запаса.
Символически покружил там, где ров копали,
при инструкторе – с той поры седовласом –
и айда доплачивать, только бы все считали,
будто с ним никаких проблем на узлах развязок
и парковках невесть откуда взявшихся талий
у КамАЗов.
Позади-то – обманов, предательств, горнил и свёрл –
ну… не зря цветок последней надежды расцвёл.

Кемюнетте работал. Координировал вклады,
подгонял ленивых рекламщиц не ради услады,
мониторил качели валют на всемирной бирже
и махал рукой с высоты конкурентам бывшим.
Но оно ж не готовится быстро, как бутерброд.
Ко всему, чем горел, почти охладел Ментилоне,
ибо всё, что дала природа, назад заберёт
в мастерскую постменделеевских эталонов.

Но – звонили друг другу. Так трогательно звучало:
– Жив-здоров?
– Присмотрел «Мерседес»! Назло англичанам!

Одержимый огнём справедливости Кемюнетте
допахал до дня исторического перелома.
Шлёт далёкому другу вызов двухкомпонентный:
правовая модель и дорожная аксиома.
Сообщения даже будили его: «Я здесь!»
«На втором полуострове с запада!»
«Сел в автобус!»
И приехал – в чудес и сказок огромный объезд
Ментилоне – когда-то плейбой, а ныне оболтус.

– Ну, давай! Вон стоит она с нулевым пробегом.
– Да, конечно… сейчас… заберу шестёру,
подвосьмюльник скручу, надиктую диктант коллегам,
а то трудно будет не дать синий свет террору…

Благодушно шуршало море.
Луч впивался в парную гладь.
И они уже были вместе – Кемюнетте и, так сказать…