Да не вонючий он, но запах всё равно
не соответствует канве моих пластинок.
Пускать такого к ним вконец недопустимо,
но он прорвётся – впустит в горницу минор.

Винил придётся поломать на черепки:
иначе – ноль по фазе, хоть перепрошейся.
Я здесь – не самый вредоносный вид пришельца,
но – не выслушивают. В бляхи бьют с клюки.

Пластинкам нужно продолжать меня вставлять,
а не чертить перед глазами рот калеки.
Он – вечный нищий. Он приходит на котлеты,
не замечая в них прослойки из маслят.

Терпенье лопнет – будет Страшный самосуд.
Но – не уймётся любопытная Варвара:
винил в шкафу перебирает для пиара
и вопрошает, аки царь: «А есть Алсу?»

Мои же мысли – о желанном братане,
чей даже свитер пахнет солнечной космеей.
Вслух дать понять большую разницу не смею:
кто гарантирует, что срок не впарят мне?

Потом вздыхаю, признавая лоховство,
корю каких-то судьбоносных насекомых,
строчу петиции начальникам месткомов
и по копейке да по две коплю на ствол.

А он всё роется. «Чья фирма? Кто поёт?»…
И металлической мезгой в лицо мне дышит.
Уйдёт – а запах недососанных пустышек
ещё лет пять не даст почувствовать полёт.

…Чьих рук тепло меня спасало, тот в морях
не для меня плезиозавров надувает.
Непринуждённо скрылась тропка грунтовая
в заросшем грабами пристанище нерях.

Ну, унесло его. Забудь. А принесло
лабазным ветром из бесцветного болота
бутылку уксуса, закрытую неплотно,
и пикассовщину на выцветшем табло.