Отпустить своих стражей, разбавить водой филиграни –
подписаться, что ты сторонник последнего дела.
Ну, представьте: у ясеня древесина на третьем плане.
Не смешно. Эмигрантка из СССР в Милане
назидала подобное сыну – надолго села.

Вовка видел, что мне стихи не приносят счастья –
отсылал к Иисусу, что было невыносимо.
Ни единая муза не держится на балласте.
А закончить жизнь в напылённой монахами касте –
это буду не я. Это будет Гаджикасимов.

Коське вовсе стихи те… до мокрого места салфетки.
Да, он меня вытягивал из ямы, что сам же вырыл,
но наши беседы были как луг, лишённый расцветки,
и не обвинишь его – просто марионетки
увели его – в обоих смыслах – от мира.

Нумерацию с буквами в юности как затеял –
получил вердикт пожизненный: «Та! Игрушки…»
Может, их аттестаты слегка золотее –
ведь ценили врождённых заезженных грамотеев,
а потом предъявляли плоды телефонной прослушки.

Что в итоге? А ни собаки. Вечное хобби.
Основное же – стирка, уборка, мытьё сковородок…
Ускользнула мысль, когда руки в жиру и сдобе,
подарил кому-то метафору, глядь – и пробил
звёздный час, профуканный где-то на огородах.

В лоне церкви Христовой Вовка-американец
пишет песни, не парясь рифмами и лексиконом.
То молясь, то постясь, но всё туже петлёй арканясь,
он бесспорно кайфует – и пусть. Только я покамест
не ринусь на Патриаршие к незнакомым.

Крем есть – медицинский, питательный и тональный;
оставьте себе Азазе… то есть, Маргаритин.
Извольте мешать не мне, а вон тем канальям,
мытарями устроившимся по найму:
они про Фому – вы про Гека им говорите.