Целовать тебя, отче, - как целовать скульптуру,
как касание ангела, как причастие, как наставление гуру,
где целующий умножает свое исступленье на мраморный ноль,
канонический поцелуй только в лоб,
не приведи Господи, языком.

Язык человечий шестикрылому серафиму
еще по Лермонтову положено вырывать,
я куплю сатане сотни душ, лишь бы это стало взаимно,
или же намотаю на шею витой канат.

Неблагословенна кипящая в бутыли страсть,
неисповедимы рваные плотским желанием жилы,
только мне кажется, мы с тобой, мраморный мой, не жили,
и нам остается друг другу на изголовье холодные длани класть.

Каждая Ева ищет над собой власть,
каждая Ева ждет следы любви между белых бедер,
наводняй меня вожделением, затмевай, запрокидывай, засть,
каждая Ева - кладбище нехороших примет и пустых ведер.
А я хочу Вас, слышите?
Я
Хочу
Вас!

Ни на что, если честно, сосуд мой больше не годен.

По силам ли Пигмалиону
Галатею обратно в камень перековать?
Келья, чуть приоткрыто окно,
свет лампады едва освещает
девственную кровать.

Женщина, выщерблена и плоскодонна,
женщина, иссушенный остов под монастырским сукном,
неразличимая между мощами и вещами,
молча
клянет
целибат.