Что же ты, коньяк прицепился к Паше-то? –
Я ж его знаю, - он почти не пьет.
Хошь посмотреть, что им за жисть нажито?
Ну тогда, пожалуй, слейся в его натюрморт.

Сочись всеми звездами своими к печени.
Смотри – стихов недоношенных слипся фарш,
Язвы любовей к человечеству – сплошь не залечены,-
Любуйся, паскуда, поилец наш!

Буквами да звуками все щели залиты,
А в зале для мыслей – полный мрак:
Трудно различимы епрст, е-мое и так далее.
Ниже не пялься – там твердый знак.

Носит Паша с собой череп-кости. И черный флаг ночи
У него в загашнике. Но я ж не о костях!
Натюрморт банален, коньяк, а впрочем,
Пора нам наружу – засиделись в гостях.

А снаружи - то ли чертей явилось скопище,
То ли Маяковский в стих влез –
Вижу: Паша тебя рюмаху хлоп еще!
И в сказочный с чертями вылез лес.

Жизнь, - это блажь, коньяк, подыхай, растекайся лужею,
И запомни, падаль, – жизнь это блажь.
Вот Паша в тебя всматривается все пристальнее.
                                                      А сверху   с ужасом
Отражается в тебе верховный, то бишь – всевышний наш.

Хоть выше всех он – на пальме -, устыдился и упрыгал,
Оставив нам вместо жизни груду ржавых рифм.
Паша слился с отражением, и я, значит, додвигал
Почти уже до тупика этого стиха рваный ритм.

Солнце блаженное на ночь уже смывается,
Хоть задницей горячей еще греет жизни пляж.
Рифмы, коньяк, - это та же задница.
Да и в целом стихи – та еще блажь…