Информативные поля не безразличны –
мысль Достоевского подхватывал Эйнштейн*.
На всех хватает занимательных полей,
а относительность не стала чьей-то лично.

Был ли учёный не согласен в чём-то с миром,
к «частице Бога»** не решаясь подойти?..
«Тарелки» внешние*** всегда к Земле в пути,
но их водители не рвутся к нам в квартиры…

Самостоятельно судьбу решает каждый,
хоть перед смертью на планете все равны…
Мозг перестраиваем с помощью Весны –
любвиобильно-ненасытной личной жаждой!..

Жизнь контролирует нас всех до преисподней,
но обострился**** от хрусталика мой взгляд.
Таким контактам – и с врачами – нынче рад,
ведь даже вдох теперь значительно свободней…

Ад относителен для всех наверно тоже –
боль исчезает, если в луч вошёл душой!..
Не испугал меня предсмертный тот покой –
в глубинах космоса вернули чувство кожи*****…

Все ж понимаем, что любая жизнь не вечна…
Никто не хочет быть раздавленным толпой!..
Жаль, слышу часто за квартал сиренный вой.
Больница рядом – лента визгов – бесконечна.

*) Математик Петр Новицкий, обратил моё внимание на то, что в романе «Братья Карамазовы», который Достоевский начал писать в 1879 году (в том году, когда лишь родился Эйнштейн), Иван Карамазов говорит Алёше: «Если Бог есть и если Он действительно создал землю, то,.. создал её по эвклидовой геометрии, ведь ум человеческий знаком с понятием лишь о трёх измерениях пространства. Между тем находились раньше и находятся теперь геометры и философы, которые сомневаются в том, что вся вселенная создана лишь по эвклидовой геометрии. Они осмеливаются предполагать, что две параллельные линии могут сойтись где-нибудь в бесконечности». Я читал только «Преступление и наказание» Достоевского», а о братьях Карамазовых смотрел фильм, который мне казался достаточным. Пришлось проверить через Гугл – прав ли Новицкий. Справочное Гугла выдало приблизительно такой ответ об отношении повзрослевшего Эйнштейна к мнению Достоевского через статью Игоря Молоствова, отрывки из которой далее привожу:
Нильс Бор, обсуждая теорию элементарных частиц, сказал: «Нет никакого сомнения, что перед нами безумная теория. Вопрос в том, достаточно ли она безумна, чтобы быть правильной». Эти слова можно отнести к теории относительности Альберта Эйнштейна. В науке не было такого радикального и резкого перехода к новой картине мира, каким был переход от ньютоновских представлений к идеям Эйнштейна, хотя Эйнштейн лишь продолжил, обобщил и завершил дело, начатое Ньютоном.
Разрабатывая теорию относительности, Эйнштейн рассмотрел поведение физического тела в условиях, придающих ему скорость сравнимую со скоростью света. Как же ведёт себя тело в таких условиях? Оно не подчиняется ни законам эвклидовой геометрии, которые больше 2000 лет считались неизменными, ни законам, открытым Ньютоном в XVII веке. Эйнштейн вывел потрясшую весь физический мир формулу о пропорциональности между энергией, массой тела и скоростью его движения; эта формула стала отправным пунктом наиболее значительных для практики выводов из теории относительности. Несмотря на парадоксальность этих фактов, Эйнштейн сделал вывод, что поведение тела в таких экстремальных условиях, в так называемом неэвклидовом мире, объясняется самыми общими свойствами пространства и времени и находит место в мировой гармонии.
Как мог повлиять на научное творчество ученого (а может быть, и на разработку теории относительности) писатель Достоевский?
Сам Эйнштейн утверждал, что Достоевский дал ему «больше, чем любой научный мыслитель, больше, чем Гаусс», а ведь Гаусс был великим математиком и физиком, чьи работы и формулы вошли во многие учебники и изучаются до сих пор.
Может быть, Эйнштейна поразило то, как писатель исследует поступки, мысли человека в экстремальной ситуации? Ведь Достоевский ставит своих героев в неимоверно тяжёлые положения (особенно в романах), и тогда выявляются такие стороны их характера, которые в обычных условиях нельзя обнаружить. Невозможно предугадать поворот событий, реплику или поступок чей-то мечущейся больной души. Но когда поступок совершён, реплика брошена, события определились, кажется, что они только такими и могли быть…
Достоевский, по-видимому, оказался близок Эйнштейну ещё и гармонией повествования, в которой  неожиданные повороты приобретают логическое оправдание.
Теория относительности Эйнштейна рассматривает физические процессы в четырехмерном неэвклидовом пространстве, где все параллельные линии сходятся и где физические тела подчиняются гармоничным общим законам Вселенной.
Иван Карамазов также видит в «неэвклидовом бытии» некую универсальную гармонию. Он говорит: «Я убежден, как младенец, что страдания заживут и сгладятся, что весь обидный комизм человеческих противоречий исчезнет, как жалкий мираж, как гнусненькое измышление малосильного и маленького как атом человеческого эвклидового ума, что, наконец, в широком финале, в момент вечной гармонии, случится и явится нечто до того драгоценное, что хватит его на все сердца, на утоление всех негодований, на искупление всех злодейств людей, всей пролитой крови». Казалось бы, как прекрасен мир, нарисованный Иваном. Вот оно, счастье! Вот идеал! Но Иван Карамазов всё же не приемлет этой мировой гармонии: «Пусть даже параллельные линии сойдутся, и я это сам увижу: увижу и скажу, что сошлись, а все-таки не приму».
Поразительно: Достоевский будто предвидел создание теории относительности и её неприятие не только людьми склада Ивана Карамазова, но и многими учёными и политиками, предвидел ту травлю, из-за которой Эйнштейн вынужден был навсегда покинуть Германию…
Но основным было все-таки не сближение «неэвклидова мира» Достоевского с неэвклидовым миром общей теории относительности – Достоевский давал Эйнштейну не логические, а психологические импульсы. Для учёного, когда он создает «безумную» теорию, важно, чтобы привычные ассоциации и представления были расшатаны мощным психологическим воздействием, которое может стимулировать появление новых ассоциаций. Достоевский оказал именно такое влияние на Эйнштейна, и оно было особенно сильным, может быть, потому, что творчество писателя проникнуто парадоксальной «неэвклидовой» гармонией.
Видимо, именно поэтому Эйнштейн говорил: «Достоевский даёт мне больше, чем любой научный мыслитель, больше, чем Гаусс!»
**) «Частица Бога» здесь та условная философская частица, с которой символически и начался весь обозримый и осмысленный нами мир. Эту частицу вместе с её сутью и пытаются выудить учёные в наше время на Коллайдере.
***) Здесь имеются в виду тарелки пришельцев, прилетающие к нам из Космоса. Некоторые телепрограммы уже настойчиво начали чуть ли не сутками доказывать их реальное, а не мифологическое и научно-фантастическое существование.
****) Обострили – здесь не только абстрактный взгляд автора, но и конкретный – восстановленный операционным путём внедрения хрусталика в глаз.
*****) Доверен снова коже – символическое выражение, означающее возврат из светлой и тёмной труб, в которых я побывал после чернобыльской катастрофы – и с абсолютным восторженным облегчением в полёте души к свету, и с необходимостью выползать по головам людей из заполненного подземелья типа метро. В итоге кожа вновь стала чувствовать окружающий мир.