Покемониха Дороти, жившая между шкафами,
зарядившись по гроб от мощей домового Нафани,
говорила: "Не лезь. Третий лишний. Наплачешься вволю.
Лучше домик мой хлипкий спаси от нашествия моли".
А меня распирало; я даже забыл кошелёк,
отправляясь в туманную даль, совершенно счастливый.
Ветерок на мои паруса невзначай приналёг -
это было начало последнего в жизни заплыва.

Ну и кем ты, скажите, пожалуйста, мне приходился,
если мы, не считая фарфорового далматинца,
из одной поросятницы ели рагу из моркови,
а любовь адвентистов считалась намного рисковей?
Разошлись бы мы с миром - и был бы не переворот:
был бы ропот Марии, оставленной без Мирабелы.
Ведь глаза - ни твои, ни мои - на супружеский фронт
не глядели из тёплой норы с дальнобойным прицелом.

Наступила зима. Где-то близко пронёсся торнадо.
Осушили с тобой мы последний стакан лимонада -
и взбесилась пурга, налетев, как сибирский цирюльник
(имя ей - легион, и цена ей - промасленный трюльник).
Сколько горечи было в твоём электронном письме,
где гормоны любви исторгались надуманной прозой!
Подзадорила Дороти свой убедительный смех,
поскакав на осле к своему покемоньему Озу.

Превращённая магом верховным в старуху хромую,
пристаёт - и ещё недовольна, что брови я хмурю.
Пень-колода в анфас и пустая копилка в разрезе,
медовухи под вечер напьётся - и свататься лезет.
"Третий лишний, - твердит и сейчас, дегустируя суп. -
Выходи за меня; так и быть, свадьбу чаем отметим!"
Я уйду, мой братишка, растаю навек, если суд
объяснит популярно, с каких это пор я стал третьим.