Любовь Аввакумовна каждый свой спич забывала,
как только журчать начинала её сковородка.
Всегда неопрятная, вечно прямая, как шпала,
носилась по дому с горшком и трясла подбородком.
Мешала играть на кларнете кошачьи ноктюрны,
орала, что рисовый суп у неё - объеденье...
Для праха себе заказала хрустальную урну,
но всё-таки встретила сотый пурим в богадельне.

Любовь Алибековна портила воздух кальяном
и красила стрелки бровей марсианским индиго.
В костюме гюрзы напевала гостям-киевлянам
римейки непонятых сносок в поваренных книгах.
Баюкала бая, врубая на всю Украину
зурны самаркандской занудное, стылое моно...
Когда же хотелось ей скинуть покров свой змеиный,
скукожило рыбу в котле и стошнило Димона.

Любовь Аполлоновна в том ещё ходит наряде -
ну, разве что лес на лобке с понедельника выбрит.
И то, чем кичилась она на путаньем параде,
расследую я, а не Знаменский, Томин и Кибрит!
Бесилась, что нет мужиков, только нам, скоморохам,
ротвейлер-флегматик смешней, чем левретка-холерик,
а нимфу мороз доконал - так что, в общем, неплохо
закончился в зимнем Днепре этот скромный лимерик.

Любовь Асисяевна - собственно, даже не дама:
аморфная взвесь ядовитого жёлтого пара.
То вспыхнет она, растянувшись в червя из вольфрама,
то между ногами рассядется в позе омара.
Я долго стонал от её живодёрских растяжек,
когда поднималась она над Димоном, сияя,
и всё же безбашенной бестией под ноги ляжет
двум бывшим приятелям Любушка, дочь Асисяя.