Юшка из мха, шоколадец оплывший,
горькая луковка…
Чтиво приеду менять – и услышу:
«Ты ж моя куколка!»

Я соглашусь даже с тем, что в ней сдох мотылёк,
вызреть до головастика не решившись.
Мальчик спокойный, мальчик не любит склок –
ну просто рекордный пушистик!
А крем от закупорки вен со щеки соскобли –
всё оголится: троллейбусы, корабли
и пустячок невидимый: нервные провода.
Тут же хозяйка становится молода…

Даме – девятый десяток при спором дожде.
Дама меня угостит сообразно нужде,
исповедь не прервёт, но чуть что – «цём-цём»;
ей до стихов – как до Марса при флёре всём.

Там не село. Там скорей Интернет, чем валенки.
Редкий момент, когда я не хочу хамить.
Данная дама не сможет
уподобиться Ваенге,
но ведь и я в этом мире
ещё не совсем термит!
И вот эта куколка – пукалка и пыхтелка –
словно отчитываясь о том, что сыта,
ищет, в какую бы вляпаться переделку,
дабы не так очевидна была простота.

Тает в глазницах опаловое желе.
Ходят вокруг, как привязанные ослы,
планы спросить ездоков в абстрактном селе,
смогут ли те мне помочь спрыгнуть с иглы.
Всё разговорчики… Евнухова любовь…
Книжки принёс – эйфория в сорок кубов!
Вышел, харкнул, термитом вгрызся в ольху,
жизнь бестолковую с мясом продув в рулетку.
Дождусь ли я вместо нежностей: «Да он водитель оху…» –
только не вслух, а себе в жилетку?

Мама, держи свои книги.
О! Телефон. Вновь лясы…
Куколка, видишь, валяется среди инвалидных колясок.