Муарится водная гладь под ветром.
Песок шелестит по траве и песку.
Я вновь утонула жаром пышущим летом,
Оборвав расставанья леску.
Берега все тесней сжимают в объятьях
Уходящую за горизонт бесстрастную гладь,
Фригидную, как женщина в стального цвета платье.
Рыбак забрасывает спиннинг, в попытке вспороть ее: – Вот б…дь,
Опять оборвались снасти.
Поверхность тиха, под водою ни зги.
Такие вот здесь разыгрываются страсти.
Но здешний рыбак не лезгин.
Он не будет девушку красть темной ночью
И нестись с нею по кручам на скакуне.
Если честно, он даже не знает, хочет он ее или не хочет.
Хотя страстен бывает! Но чаще во сне.
А лето дышит и пышет жаром.
Облака застыли как взбитые сливки с изюмом.
Ивняк зеленый серебром отливает, клубиться паром,
Излучину песчаную омывая всплеском ажурным.
…Хорошо вдалеке от того, кто вошел в кожу, поры и глубже.
Безмятежно, безропотно. Сердце метрономом стучит в такт. Чему?
Хорошо как рыбе, выброшенной на сушу
или на лед Антарктики,
Как цыганке, посаженной за воровство в тюрьму.
Погадать бы, что будет, с кем буду, кем сердце успокоиться.
Взглянуть прямо в очи охраннику – и украсть от камеры ключи.
А потом увести тебя из дому ночью, и, захлебнувшись бессонницей,
Пить и длить бессловесное “Молчи!”.
И приветствовать Солнце, встающее в злате и пурпуре,
И войти вдвоем в прохладную купель реки.
А затем уснуть на рассветных простынях лазури,
Ощущая на груди тепло и тяжесть твоей руки.
Руки. Реки. Рукава. Излучины.
Рек и судеб. Времен и дорог.
Так отпразднуем же заручены-разлучены
С тем, кто так дорог и так далек!
Поставим на стол чашу с пьянящим ветром
И разольем по кубкам из хрусталя наших душ.
Хорошо расставаться жарким, изнуряющим летом!
Маэстро, Ваша очередь. Туш!