Ты смотришь на мужа, девочка, а он тебе верит, верит…
Наивно и обстоятельно расписаны ваши праздники,
И так же безоговорочно закрыты входные двери,
И что ты за ними делала – теперь уж, какая разница?

И все-то у вас по-старому: и чай, и соленый крекер,
И теплые, темно-синие вечерние разговорчики…
И он тебе улыбается, как бабе базарной – рэкет,
И комната ваша корчится, блистая актерским творчеством.

Что Господом не отмеряно, нет-нет, а добавят люди.
Любовь и семья – две башенки на старом рогатом тереме…
Ты смотришь на мужа, девочка, а он тебя любит, любит
И плачет с такой беззвучностью, – хоть рви на себе артерии.

На ободе нёба желчь кадит от патоки ложной клятвы.
На облаке в небе сад цветет – безумный и поэтический…
Ты пишешь лучом по лезвию, пустив себе кровь на кляксы,
И Бога боишься меньше, чем наземных его учительниц.

Ты смотришь на мужа, девочка, а он тебя мучит, мучит,
Просовывая с привычностью в кармашку ладонь продрогшую.
Киоски пестрят резинками, и бьется звезда в падучей,
И Гарик поет, охрипший весь, старинную песнь про дролечку.

А два сапога непарные наутро меняют стельки.
Постелька в траве застелена, а сердце в земле раздроблено.

Ты смотришь на дролю, бабушка, из гробика колыбельки,
А публика ждет катарсиса и жаждет узнать подробности…
                                                                   21 ноября 2009 г.