Робкая Ада шепчет на ухо Людвигу Вану:
«Я рождена мотыльком, но тутовым червем стану,
Я иногда кричу им в окно: «Карету, карету»,
С этой земли с попутным ветром одна уеду.
Можете здесь оставаться, они закрывают уши,
Они изживают пространства и делят останки суши,
Они присылают женщину с водкою вместо чая,
Можно ведь жить над бездною, в этом души не чая.
Можно ее полюбить, приукрасить и спать так сладко.
Это загадка нашего сердца, почти загадка».
Ну почему же почти, а вчера был четверг, минута
Длится так долго, ни в чем не уверен, смута
В текстах, заученных, кажется, больше чем наизусть:
«Я вас люблю, я вас тоже, всё верно, пусть».
«Может, я тоже здесь когда-нибудь лгать устану» -
Робкая Ада шепчет на ухо Людвигу Вану, -
«Я бесполезна в мирное время и так робка,
Словно какой-нибудь deus из коробка».
«Нет, вы мне тоже нравитесь, в том и дело,
Тут и по тексту всё же цвело и пело,
Всё отцвело, растаяло, плыло и уплыло,
Белый кораблик на пристани ищет малютка Ло».
«Нет, я хочу быть тутовым шелкопрядом,
Чтоб навсегда остаться с тобою рядом.
Я обовью тебя тонкой нитью, и ты уснешь,
И не надейся разрезать кокон, какой там нож».
«Это коллизии дамских романов, оттуда же взят и слог,
Дальше двадцатой страницы продвинуться я не смог.
Нет, я пытался честно, я за руку вас держал,
Это какое-то месиво слов и осиных жал».
«Как же вы все чувствительны здесь, вот женщина с кипятком
Мне говорит: «Очистишься – будет не в горле ком,
А что-нибудь даже внятное, несколько подлых строк,
Как же вы все чувствительны – это не мир жесток».
Робкая Ада шепчет на ухо Людвигу Вану:
«Стану ли я собой? Увы, никогда не стану.
Если бы знать, какая я хотя бы внутри,
Можешь меня любить, но потом сотри.
Можешь меня любить, но это уже не я –
Мелкая рана на плоскости бытия».