Ах, Лотта, я знаю, что значит нельзя,
Ах, Лотта, нельзя – это значит «нельзя»,
… Мой мальчик не любит меня.
О. Родионова

Помнишь ли, Лотта, домик из марципана, сироп с газировкой из крана, плюшевые цветы. Помню я всё, сестрица, так что совсем не спится, да, не ошиблась ты. Это совсем не сказка, спит моя одноглазка, и не расскажет миру, кто здесь поставил крест. Это и не поэма, вот вам побольше крема, кто-то, наверно, съест.

Я приучила себя к бесчувствию, суп по утрам не грея в логове змея в городе золотом. Я не люблю себя, как портрет Дориана Грея, это моя идея так его долотом. Милый мой мальчик, правдою нас и снабжают редко, если развяжешь бантики, вспрыснет и улетит. Это большая устрица, нет, погоди, конфетка, если и я кокетка, чем тогда крыть (петит).

Помнишь ли, Лотта, домик в деревне, пастушки и пасторали, в этой Аркадии было солнце, не то что на север летом. Мы принимали воздушные ванны, как будто не умирали, сон и знакомства со многими, даже с одним поэтом. Да, он не любит тебя, так что же, это живых проблема, им еще хочется что-то исправить, помарки смыть незаметно. Я положу тебе (всё-таки сливочный) в сердце немного крема. Скоро нас скроет пепел – какая сегодня Этна.

Ты знаешь, милый, что белый кролик теперь приходит не только к детям, хотя он, правда, ходил и раньше, не ведая сам к кому. И  я узнала, что это сказка, и можно локти ложить на столик, и можно просто писать об этом, мне пусто в своем дому. А ты подумай – откуда это, и может даже найдешь источник, но ты ведь больше не полуночник и время укатит вспять. Я знаю, ждать – это не примета, чем, кроме мысли, я так согрета, и нечем ее разъять.