Когда на сердце пусто и хреново
И мысли разминулись с головой,
Я тотчас вспоминаю  домового.
Ведь должен быть он в доме, домовой.

Ему, должно быть, тоже одиноко.
Не майся, половицами скрипя.
Иди ко мне, решись на жест широкий,
Пустое кресло – это для тебя.

Ты мне прости развязную ухмылку,
Не трусь, приятель, мы же враги.
Я тут заначил к случаю бутылку,
Садись поближе, выпить помоги.

Ты, всех людей зачислив в реалисты,
Не тяготись сомнением пустым,
Ведь я по отношению к нечистым
И ближе и лояльней, чем святым.

Он выпьет стопку бережно, с любовью,
Побагровеет и почешет нос,
Тем самым демонстрируя здоровье
И печень без намёка на цирроз.

Понюхает степенно хлеба корку,
Достанет, положив перед собой,
Давно уже забытую махорку
Ужасно домовитый домовой.

Пойдёт гулять беседа по былому,
Ночь погрозится перейти в зарю…
Он поведёт себя совсем как дома,
Хотя о ком я это говорю?

Гитара третьим нашим другом станет,
Я запою об улице родной,
И песню мне тихонечко подтянет
Ужасно музыкальный домовой.

И в час, когда возникнет шум за дверью,
Рассвет ворвётся, окна голубя,
Ему откроюсь: «В меня не верят.
Никто не верит. Так же, как в тебя».

А утро будет брать своё сурово,
От злой махры теснение в груди…
Я похмелю родного домового.
«Мне – по делам. Вернусь после пяти».