Промозглый  январь.  Странный  дом,  незнакомый  хозяин
коньяк  наливал.  Но  хотелось  ужасно  домой.
Гурзуф  ухмылялся,  как  девка  разлегшись  под  нами
в  холодных  огнях.  Я  смотрела  и  видела  твой
грядущий  исход  –  неизбежный,  как  черное  море,
как  мертвый  оскал,  затаенный  в  пучине  зрачка.
Пила  за  двоих  и  коньяк,  и  предчувствие  боли.
А  ты  говорил,  что  и  дня  не  прожить  без  меня.
Террасы  струились,  как  слезы,  застывшие  в  камне,
маршрут  обозначив,  которым  ты  все  же  уйдешь.
И  спорить  не  стоит.  Гурзуф  был,  как  я  –  невменяем,
прекрасен  и  вечен.  И  лунным  свечением  ложь
пьянила  январь.  Я  металась.  Но  выход  на  море
столы  преградили.  Чужие  мешали  слова,
И  люди  случайные  нас  разделяли  с  тобою,
и  я  не  могла  ничего  изменить  и  связать.
А  ты  беспокойно  в  глаза  мои  влиться  пытался,
за  руку  держал  (я  то  знала  –  ты  просто  привык)
Гурзуф  сгинул  в  ночь,  в  неизбежность  объятий  и  станций,
где  мы  будем  порознь  встречать  и  не  видеть  других