Снег сперва накрошил, затем присолил,
Что-то сказала собака, предчувствуя вьюгу;
Лужи сделались кляксами зимних чернил,
И норд, точно бронхи, выстудил эту округу
Респектабельных бастионов и равелинов,
Где, за стенами, словно в бокалах вино,
Зардели, вспотевши, дамы в шелках павлиньих,
Которым – что вьюга, что Южный Буг – всё равно.
Нечувствительность простейших к приметам смерти, -
Как всепогодность булыжника, ржи всеядность…
Если вы вышли в сад, взглядом обмерьте
Нежить округи, её и с фонарём непроглядность.
Правее, левее – насколько хватает взора –
Альбиносные глазки сигнализаций, объективы
Ночных наблюдений: вашего и чужого позора;
И ещё слыхать охранников инвективы,
И зорких трезоров брёх; и китайским рисом,
Который никто не сварит, сыплет на кровли,
И луч, из-за жалюзи выскакивая биссектрисой,
Делит сумерки надвое; и без торговли
С возможной выгодой, не говоря – взаимной,
Декабрь перебирается в даты календаря,
Во сны и в прогнозы синоптиков, в странноприимный
Пригород, своей незаметности благодаря.
В моём углу – от лампы отблеск на ложке,
Медовый и бурый, как от камина на меди.
Даль покрывается снегом, выравниваясь понемножку,
Трагедия уличной твари превращена в комедию,
С рытьём в мусорном секонд-хэнде, следами
Собачьих менаж-а-труа, кошачьих дрязг…
Сами собой не согреты, над продувными садами
Ангелы пролетают. И слышится крыльев лязг.