Юрию Фомину

Из потертой шкатулки рассыпался жемчуг,
и пошло это крошево дробно скакать
по дощатому полу к ушей гуттаперче.
Сотни пальцев вросли в подлокотники цепче,
у маэстро замерли острые плечи,
он не смеет и слова сказать.

Накатило смолою горячего сада –
за эбеновой тенью изгиб палисандра –
флажолеты порхают щеглами.
Для души растревоженной вовсе не надо
никаких децибел, никакого надсада,
только солнечной гаммы.

Не спугнуть этот звук, эту мышь у засова,
пусть подточит дубовые наши основы,
пусть накренится крыша.
Вот любовник свою негритянку неволит,
он терзает ее, он ласкает до боли,
в унисон с нею дышит.

Все взаправду, как в час рождения, смерти --
лучше ныть в небесах, чем лукавить в концерте --
при интиме таком не лишний третий,
ни двухсотый. И я взлетаю.
И конечности быстро зигзаги чертят,
из ладоней гром выбивая.