Евгений Александрович тогда жил в Оклахоме, Талса
И надо же было, представьте, такому случиться
Что я поселился в соседнем штате, город Даллас
И на встречу мог в принципе к нему напроситься

Потому как между этими пунктами дистанция
Небольшая совсем, в пределах дневной достижимости
Как представлю, что мог заехать к нему на чашку чая я
Так до сих пор жалею, что не набрался решимости

Но мне думалось, плохо как-то без приглашения
Хоть меня бы он принял, уверен, пусть и отчасти я
Потому что лет двадцать назад, в Бресте, стоял я в смущении
А он дал мне автограф и в сборнике написал «на счастье»

Я был занят в ту пору разного рода проблемами
Оказался в другой стране, без языка, без связей
И как-то не думал тогда над такими глобальными темами
На своей базируясь ковбойско-индейской базе
                                   
И какое-то время мы жили на небольшом расстоянии
Я желал ему долгих лет и вообще не хотел вмешиваться
В его жизнь. А сейчас подступает почти отчаяние
Что мог по душам пообщаться, да не пришлось у него спешиваться

Это были такие параллельные как-бы вселенные
Что своими кривизнами практически соприкасались
И однажды в апреле померкло вдруг солнце весеннее
Я о смерти услышал его, о ней все газеты писали

В этот день я грустил, как другие, от плача осипшие
Что в венок ему ветви рябин и елей вплетали
Для него, меня на счастье когда-то благословившего,
Той весною нарциссы на глазах из земли вырастали

Так лишилось искусство крутого, большого характера
Что приходят в столетие раз из таинственной звездной замяти
И несли подмастерья венки на прощание с мастером
И средь них был и мой стих, его посвященный памяти