напрягаю медь…
бью во все…
ухожу в стихи как в религию…
где бог пишется с любой буквы или…
не пишется совсем…
ухожу из зимы сразу в июль…
пытаюсь сметь…

кто то слово мусолит носит в суме…
кто то «б» пишет а «ог» в уме…
кто то «б» а за ним неожиданно «ять»…
кто то упаси «б» чтобы слово вспять…
а мои напоминают зверей…
питаются чужими умами…

сплошь и рядом вчера и снова…
лукавые боги ямб и хорей…
кормят народ пятью риффффмами…
например «ё-моё»…
или «голосуй-не голосуй»…
всё равно получишь…
а из меня рвётся утробное слово…
мать его буква «ё»…
«голосуй-голосИ»…
я не в формате…
выхожу из системы…
СИ…
не надо меня изменять измерять…
вне рамок лучше…
изъяснятся на матовом языке…
нахожу шершавые темы…
на белом мате…
на чёрной доске…
поэты штампуют стихи как гробы…
сопят почтительно…
о ямб и хорей!..
а я все свои перевешал бы…
да где сыскать столько рей…
дарую им волю…
войти и в вену и в лену и в олю…
пусть будут прочтительны…
а не предпочтительны…
пусть бунтуют идут на абордаж…
я готов взорвать этот город но ты…
мне сегодня дашь…
обнажить ноты…
достать смычок и излиться…
болезненной нервной музыкой…
цензор злится…
на кой ему музы на кой…
грозится устроить…
персональный комнатный ад…

особое совещание… трое…
листают списки…
листают дело…
«пожизненно без права переписки…
единожды сказанного»…

а строчки целуются невпопад…
и не совпадают губами…
просто тянутся к телу…
жизни жаждой…
тебя жаждой…
«единождой» и «однаждой»…
смазанному…

слово замедленного звучания мина…
пишу слова молебны сутры…
в пустой комнате…
как в храме…
а на стене картина…
гениальная в своей простоте…
«утро»…
в изящной оконной раме…