Наносился целебный удар на зверевшую родину-рану.
Возносился победный пиар на крови, трансцендентной экрану.
Я спасалась разлукой с любимым, с Wi-Fi и с родным языком. Но
не с судьбой пролетания мимо. Послушная тем же законам,
по которым в глуши бытия воскресают клубника и сало,
камасутру для бабочек я по ночам непреклонно писала.
Огородные дни бороздя бледнолицей притворной рабыней,
уважая границы дождя, но борясь то со сном, то с гордыней,
вольный стих я сжимала в кулак оцифрованной памятью прозы,
потому что в полётных делах алгоритмы важнее, чем позы.

На ленивом от солнца ветру были танцы влюблённых типичны
после ночи, когда я свой труд завершила при помощи спички.
Странно думать, вернувшись домой, как читали их лёгкие души
тонкопламенный, траурный мой перевод-перелёт на воздушный.
Недотроги цветочного рая, в полях никому не вассалы,
чем ещё мне ответят, играя у края… не важно. Писала
я для них не за ломаный цент, не за шанс отоспаться известной,
не за страх, не за адский процент с несгораемой сотни небесной,
а за то, что крылаты они под защитой пыльцы, а не стали,
и любили друг друга в те дни, когда люди друг друга стреляли.