Девятнадцатого марта,
В год последних поцелуев
На Срабон в ненастный вечер
С моря дул холодный ветер.
Мы с друзьями, как обычно,
Отмечали День святого
У «Хромого Угамона»,
Что недавно разорился.
Так чудесно — у камина
Выпить грог, послушать сказки!
Больше всех папаша Мэнкост
Был на выдумки способен,
Начинать любил внезапно —
Увлекал без предисловий:
«…Клобусин поправил повод
И шепнул коню на ухо:
“Ехать страшно, но придётся —
В полночь надо быть на месте”.
И прибавил: “Так случилось,
Ведьмы выпили мой разум,
Но, коль Рэн меня не схватит,
Значит не совсем я глупый…”
И ещё немало всяких
Важных мыслей конь услышал.
Подлый Рэн путём окольным
Разузнал о нашей встрече,
Потому подсуетился
И направил вслед погоню;
Налетели люди в масках —
Клобусин был в сердце ранен…
Поздним вечером за лесом
Женский голос пел тревожно
Обо всём, что наболело,
О невыплаканном прежде.
Ехал — слушал я и думал,
Что печаль её заела —
Огорчение ничтожно,
А такое выпевает!..
Но, храня предосторожность,
Я лишь высморкался тихо
И пошёл, верней, поехал
На свиданье с Клобусином.
Вскоре я нашёл поляну,
Где должна быть наша встреча,
Удивлённо осмотрелся:
Может ночь скрывает друга?
Нет, не видно, только филин
Где-то рядом громко ухнул
И притих, наверно, понял,
Что за ним я не охочусь.
Ждал я, сколько позволяло
Время, думая в тревоге:
Что случилось? Может статься,
Клобусин с дороги сбился?
Он ведь знает, на рассвете
Должен я страну покинуть…
Так, встревожась неизвестным,
Я решил ему навстречу
Поспешить, пока не поздно —
На тропу коня направил…
Через три-четыре мили
Вдруг заметил в лунном свете
Очертанье конской шеи
И другие атрибуты…
Я подъехал ближе. Верный
Конь над трупом Клобусина
Пел беззвучные молитвы,
Только Бог их мог услышать.
Молча, я сошёл на землю,
Нежно обнял тело друга,
Тот холодный слиток жизни,
Обескровленный ужасно!
И воскликнул: “Что ж мне делать?
Вся твоя большая тайна
Навсегда с тобой осталась!..”
“Нет, ― раздался тихий шёпот, ―
Клобусин был откровенен
Со своим конём, я знаю
Всё, а может быть и больше,
Чем хозяин мой убитый.
Из него недавно, ночью
Ведьмы выпили весь разум,
И меня схватить пытались,
Только я бежал и скрылся!..”
Мне вначале показалось
Очень странным откровенье
Клобусиновой лошадки,
Но спокойный конский говор
Погасил мои тревоги.
Нетерпелось всё услышать.
Я собрал в лесу валежник
И прикрыл им тело друга,
Прочитал над ним молитву,
Прикрепил к подпруге повод
Разговорчивого зверя;
Оглянулся на могилку
И убрался восвояси…
Много слышал, но такого
Никогда не приходилось!
Конь шепнул: “Начало это,
Будешь знать гораздо больше,
Ничему не удивляйся.
А теперь я вновь забуду
Ваш язык довольно странный.
Только в полночь мне под силу
Разговор вести подобный…”
Я пустил коней рысцою.
Время близилось к рассвету;
Лес мохнатые лапища
Протянул навстречу Солнцу…
Вскоре из лесу тропинка
Привела меня в долину,
Под предутренним туманом
Досыпала эта местность.
Вдалеке, за тем туманом,
Океан нас ждал волнуясь:
Равномерный вздох прибоя
С тишиной перемежался.
Миновали мы поселок,
Не проснувшийся пока что,
И спустились к Океану
По тропе крутой и узкой.
В шлюпке с парусом широким,
Уж подхваченной приливом,
Поджидал меня подросток,
С корабля за мной приплывший.
Своего коня я быстро
Расседлал, и с ним простился, ―
Жаль, но места в шлюпке мало
Для двоих коней хороших!..
Низкий шлюп, под парусами,
Дрейфовал вдали, на рейде.
Мы поспели, ― здесь нас ждали.
С места парусник сорвался.
До того как Солнце встало,
Далеко за горизонтом
Растворился берег в дымке.
Пробил час моих скитаний!
Шлюп наш не был приспособлен
К героическим походам,
Потому у капитана
Возникало подозренье
Относительно внезапной,
Вслед нам посланной погони.
Но контракт сильней сомнений,
А отсутствие наличных
Говорило: — лишь управясь,
Можно старость обеспечить!
Клобусинов конь болтливый
От морской страдал болезни,
Похудел, живот втянувши,
Стал похож на ржавый якорь;
Говорить он отказался —
Намекнул на боль в желудке
И на то, что полночь в море
Не похожа на земную.
А ещё он ненавидел
Крыс противных корабельных,
Да посматривал на кока
Недоверчиво тревожно.
На четвёртый день скитаний,
Оторвавшись от погони,
Бортом шлюп на риф нарвался,
Оказалось — течь большая.
Крысы, лоцману теперь уж
Не особо доверяя,
На своё чутьё надеясь,
Повыпрыгивали за борт.
Облегчённый шлюп подхвачен
Был волной и с рифа снялся…
Мы, вдали заметив остров,
Осторожно крен смещая,
Подошли к нему на выстрел,
Чтоб внезапных нападений
Избежать, но чтоб причалить,
Если бухта подвернётся
Поудобнее: с ремонтом
Надо справиться немедля.
Отыскав такую бухту,
Мы, доверившись приливу,
Подошли почти вплотную
К нависавшим над водою
Изумрудным ветвям пальмы;
Крепким фалом привязали
Мачту шлюпа к толстой пальме
И, с отливом, наше судно
Улеглось покорно на бок.
Говорливого на берег
Провожая, незаметно
Я шепнул ему на ухо:
“Вот и почва под ногами.
Значит, полночь здесь земная!
Походи — поупражняйся…
Кушай травку осторожно —
Скромно, чтоб не обожраться!
Если сдохнешь, сдохнет тайна,
А она нужна живая!..”
Конь мотнул косматой гривой
И ушёл пастись в кустарник.
Вслед ему я так подумал:
“Ох, и хитрая какая
У тебя, паршивец, рожа!
Где ж ты денешься, пройдоха?
Остров маленький ― припрёшься.
Мы с тобой ещё о многом
Потолкуем на досуге.
Вспоминай, пока есть время…”
Что ж такое Клобусину
Передать мне не терпелось?
И о чём необъяснимом
Странный конь молчит упрямо?
Как его разговорить мне? —
У кого об этом спросишь?
Засмеют, — не пожалеют!..
Ночь. Костры поразводили
Моряки, чтоб видно было,
Как удобней и быстрее
Устранить им неполадки.
Ровно в полночь я подался
В гущу зарослей прибрежных,
Притаившись там, услышал
Странный топот пред собою.
Конь идёт!.. ― решил, но быстро
Изменил такое мненье.
Это было много больше,
Чем привычная нам лошадь,
И не слон — слоны обычно
В те края не заплывают…
Голова, как ёлка, в шишках;
Две огромные глазницы,
В них по свечке, пламя каждой
Чуть дрожит мерцаньем мрачным;
Низкий лоб сращён ушами
С волосатым грязным телом;
Изо рта торчат клычища
Повнушительнее сабель;
Из ноздрей летят ошмётки
Непрожеванных зверушек.
Существо передвигалось
На кривых коротких лапах,
За собой живот тащило
(между лап пузырь огромный,
бородавками покрытый),
То и дело наклоняясь
И подтягивая брюхо…
В жизни я таких не видел!
Это чудище кого-то
Всё же мне напоминало,
Трудно было догадаться —
Страх припугивает память…
Я к земле прижался низко,
Стал похож на коврик гладкий.
Волоча живот огромный,
И меня не замечая,
На призыв костров горящих
Мимо чудище спешило.
Мне бы знак подать команде,
Да куда уж там? — не смею!
Из укрытия я видел,
Что потом происходило:
Подхватив могучей лапой
Зазевавшегося кока,
Когтем жуткое созданье
Вмиг живот ему вспороло!
Проглотив свой поздний ужин,
Проурчало сыто, гадко,
Поплелось и примостилось
На большом прибрежном камне,
Там довольно стало щупать
Переполненное брюхо…
Обезумевши от страха,
Вся команда разбежалась,
Но, ко времени опомнясь,
Стала молча собираться
За спиной у каннибала:
Надо ж как-то мразь спровадить
Иль убить!.. — Они решили
Применить большую пушку.
Канонир и три матроса,
Самых сильных и отважных,
Потихонечку по трапу
Незаметно в шлюп пробрались,
Развернули вместе пушку,
Подложив под ствол опору,
Порохом жерло набили
И ядро в него втолкнули…
Цель отчётливо виднелась —
В двадцати шагах от шлюпа
Безобразная зверюга,
Обожравшись, отдыхала.
Выстрел метким получился:
Молнией ядро метнулось,
В брюхо страшного злодея
Стукнулось и откатилось…
Видно, зверю показался
Не совсем приятным выпад,
Потому он взвыл, и снова
Аппетит в нём пробудился!
Стал затаптывать костры он
Злобно лапами кривыми,
Выть от боли, обжигаясь,
Волоча живот по углям.
Вновь команда разбежалась,
Но теперь уже надолго:
Прежде быть в подобном шоке
Никому не приходилось!..
Вдруг меня коснулось горе
Перепуганной команды
Раздражённою рукою
Беспокойного упрека:
“От тебя все эти беды —
Ты привез коня на остров,
А его послали ведьмы,
Выпив разум Клобусина!
Вспоминай скорей куплеты
Грустной песни, что звучала
Поздним вечером за лесом.
Ты тогда на встречу с другом
Направлялся!.. Время вспомнить!
Пой же, что притих, как суслик?.. ”
И, конечно, всё я вспомнил
И запел… откуда голос
Появился? — не понятно.
Я себя таким не слышал,
А представить опасался.
Женским голосом плаксивым
Распевать я стал куплеты:
“Где ты, милый? Что случилось?
Ты забыл свою Махмуру!
Солнце рано опустилось,
Это ведьмину микстуру
Опрокинул ненаглядный,
Растеклась она лесами.
Вот и вышел Месяц хладный —
Восхищайтесь чудесами!.. ”
Только эхо от созвучий,
Мною спетых, покатилось,
Великан остепенился —
Стал прислушиваться молча.
Я второй куплет погромче
И, по-моему, визгливей
Начал петь, не забывая
Быть при этом острожным:
“В полночь стало холоднее.
Здесь твоя Махмура плачет,
Сохнет от любви, худеет!..
Ведьмин конь по лесу скачет.
Пусть теперь он превратится
В седока — погоня рядом…
Ненаглядный мой томится —
Опоили ведьмы ядом!.. ”
Молча выслушав такое,
Великан сменил обличье —
Стал похож на человека,
Лапы выпрямил кривые,
Даже ростом стал пониже,
И живот куда-то делся…
Был ещё куплет последний,
Я его неточно помнил.
Но при чём здесь я? ― подумал, ―
Если голос неродной мне?..
И запел, пугаясь звуков
Столь несвойственных мужчине:
“Где тебя, любимый, носит?
Что ж ты делаешь со мною?..
Тень твоя Махмура сбросит —
Выйдет на небо Луною
И отыщет в Океане
Остров, пальмами покрытый.
Ведьмы заперты в чулане,
Клобусин мой не убитый!.. ”
Лишь допел, весь берег бухты
Лунным светом озарился,
Стало так светло, что зрячий
Далеко мог всё увидеть.
Я взглянул туда, где страшный
Зверь сидел, его не стало,
Лишь на том покатом месте
Клобусин стоял раздетый.
Так-то вот и получилось:
Ведьма юная Махмура,
Обманув своих наставниц,
Научила Клобусина
Как ему спастись от Рэна,
Как в коня преобразиться,
Чтоб сюда, на этот остров,
От людей бежать влюбленным.
Рэн был отчимом Махмуры,
Клобусин его боялся,
Потому меня просил он
Оказать, при встрече, помощь.
Черноглазая Махмура,
Плащ ведьмовский тенью сбросив,
Вся нагая, в лунном свете,
Шла по берегу лагуны…
Шлюп исправлен был к полудню.
С борта я махал рукою
Клобусину и Махмуре,
Но теперь я им не нужен…
Незаметно четверть века
Мимо с той поры промчалось.
Я прошёл за эти годы
Все моря и океаны,
Но таинственный тот остров
На пути своём не встретил —
Клобусина и Махмуру
Никогда уже не видел». |
