Камыш тончайший мне письмо прислал,
письмо в ответ
на стих мой,
на стих о сумеречной охоте
в сетях кирпичных,
в кружеве колонн,
в короне барельефов...
Он пишет: это враньё,
что глаза у него не зелёные,
а совсем простые и серые,
и лишь на свету отражаясь,
небесным пламенем цветут.
И что Венеция его
не русская, а российская.
И что он не герой-любовник,
а так –
маленький воробей,
который на лету хватает крошки
мимолётного побочного вниманья:
вот этот –
высокий, сильный –
какой-то инженер
или менеджер в магазине –
он булочка с кунжутом –
золотятся кудряшки,
как венок упругой
тыквенной лозы –
цепляются за ушки
и на лоб спадают
мягким птичьим пухом,
и застилают губы,
когда в затылок целуешь долго
(долго-долго),
будто из чашки пьёшь прохладное питьё
во время зноя.
А этот –
смуглый,
коренастый и нахальный –
так смотрит,
словно зовёт на поединок,
целует так –
на коже засевает
синяков чернильные пятна.
Для него этот плоский живот,
лопатки эти,
этот подбородок –
черновик для романа,
будущего бестселлера, –
занимается, твой шоколадный кекс,
стилистическими упражнениями:
лицом наверх –
излишние поэтизмы,
лицом в подушку –
обсценное словоблудие...
Но почему тогда, скажи,
прервался стих внезапно?
Почему по ступенькам моих слов
это путешествие твоё
прерывистое и краткое?
Ведь не останавливается
perpetuum mobile адской машины,
и вот ещё:
тут, в сторону от парадного
имперского Петрополя
своих безденежных героев
селили Гоголь, Пушкин, Достоевский...
Или вот это:
плавают ладожские рыбки
в стеклянных переходах вокзального акваполиса,
кофе пьют,
пирожком заедают,
а река всё сыплется
под плавниками и жабрами,
в каждом рукаве обладая
собственным течением...
Теряется тело твоё,
сутулое и сухое,
между берегами Блин-Дональдса,
Нямбургера, Котлетаса,
душу твою – жетон на метро –
пряча в трещины мостовой...
Видишь – постоянные три точки –
пограничье периодов
города твоего вдали от твоей родины...
"Знаешь,
я не герой-любовник", –
повторяешь опять зачем-то, –
"и жопа моя не орех".
"Не надо этого!
Лучше расскажи, как оно бывает?"
"Я же говорю –
не великий охотник:
вопросы, намёки, намёки, намёки, зондирование, ощупывание почвы, сапёрская работа, осторожные, будто случайные прикосновения, улыбки, немного алкоголя, взгляд – глаза в глаза, кружишь вокруг, исполняешь шаманский танец, нюхаешь воздух, как одичалый голодный пёс, пугливые похолодевшие трепетные, как маленькие птицы, пальцы, или, наоборот, гадкие скользкие вспотевшие ладони, приглушённое дыхание, глаза – то откровенные, то лживые, сигарета, зажжённая от другой, тематические интеллектуальные разговоры, опасения и надежды, а бывает – наоборот – сразу же и открыто... Ничего интересного. Банально".
К выцветшим стенам прислоняются
все эти герои Пушкина,
Гоголя, Достоевского,
к прохожим цепляются:
– Не подскажете, как пройти
к Смольному институту?
– А фестиваль молочный
в этом году состоится?

Рука кондитера на витрине перебирает подносы,
воробей выбирает сдобу,
сдоба оценивает воробья.


(Перевод с украинского - Станислав Бельский)