Я доверила ветру вести меня по лесу –
чтобы кроткие липы тянулись лапками,
чтобы стройные сосны кланялись в пояс,
а меня не слышно, даже если заплакала.

Я позволила веткам хлестать меня по лицу,
я дождю поручила мои слезины.
Мотыльков не видать – берегут пыльцу,
и по горло затоплены все низины.

Незаметное ото всех сторон,
одному только слуху понятное горло –
камертонное зеркало ветра и крон –
отпоёт и отнимет гордыню горя.

В человечьей роще поют не реже,
столько песен – весёлых, тоскливых разных,
но на каждый праздник любимых режут*:
когда их режут, тогда и праздник.

Я не праздную, я и не местная вовсе –
я сбежала оттуда, где выше и гуще,
песни спрятали в ящик и ходят в офисы
умерщвлять по будням свои же души.

Отчего же в лесу всё растёт живое,
даже те, кто в земле, под землёй – живые,
даже те, по ком волки голодные воют,
даже те, кого ветры давно отвыли –

я пойму, когда насовсем воскресну.
И не стоит думать особо лестно,
почему я несу свои слёзы лесу,
почему я пою, выходя из леса.