Ракушечник и серые в лишайниках века,
теряя счёт смертям и звездопадам,
всё копят перекличку птиц,
и окрик пастуха,
и дробный топот блеющего стада.

Так вышло ненароком,
что моллюсков мертвых склон,
под равнодушный шум эпох коротких,
лишь временно
панельными домами захламлён,
как обувными пыльными коробками.

Ты, временно здесь шарящий
провалами глазниц
со свистом беззаботным, все же помнишь,
что нечто приготовилось
расплющить и размыть
твою ракушку в многотонных толщах.

Кротом ты слепо выглянул
на необъятный зов,
но зов уже заглох в бетонных норах,
но стены зарастают тополями и лозой,
а город жадно взламывают корни.

Что запасать-записывать,
к чему себя спасать,
раз проще, растворяясь, перелиться
в высотный возглас сокола
и в топот вольных стад,
и в перелётной стаи перекличку.