Малиновое поле —
                                  накрепко, в тугое
    Ингула узловатое древко.
                   Вольно другое,
                               колыхает ветер,
        Да, в полыхание — жнивьё.
 В червоно-полымя течёт полынь:
           «Ничьё, так — вынь!»
  Ручного коршуна двуперстьем рулевым,
        наречена снохой в закатный дым
(Жар-женихом вздымается в холмах ковыль),
    Шаль-жалоба покой
                                простелет в золотую пыль...
     Хоть малая,
                       обняв халяву сапога,
                                                 на урожай,
                                            за праздничный,
                                         накрытый «на коня»,
         Шагнёт за нами в ветряную стыль...
Попёрхав, наперво,
                                лизнув мундштук сухим,
                                  попросим в плечико;
                                        И, не ломаясь,
                           Так врежет начисто своим
Коленцем ломким сорванца,
                            накличет гарью пустельга,
Всё на ловца:
                      Чтоб и на утро остальным,
                       Ну, и, туда, наверх, родным,
             Нарочно, тем же коршуном,
                                                 передадим,
                                                     посильно,
                                                          в складчину,
               В крыло отсыпав крохкий дым,
                    В помин.
            По два словца.
                          Короче — село.
                           Встали, пригубим.
                   Краюха чёрная уже, звездит,
                                    ну, значит — повторим.
А там и дальше по скрипучей,
                   Такой кривой, что, впрямь —
                                                       зыбучей,
                    Рассредоточась по пустым.
                 Кто крайний на передовой?
                            Так, я — за ним.