Что откуда берётся –
об этом не знает никто.
Вот в театр вхожу я,
снимая на входе пальто.
Начинаются с вешалки опера, драма, балет,
А потом уже –
сцена и зал, туалет и буфет.
–   Здравствуй, вешалка, здравствуй!
Театр поскорее начни!
Вот последний звонок,
и тускнеют и гаснут огни.
Я ищу своё место, являясь законным истцом,
На ходу вспоминая,
куда повернуться лицом.
Разъезжается занавес,
действие – с места в карьер.
Ну-ка, ну-ка посмотрим,
чего там придумал Мольер.
Этот парень со шпагой –
гасконец, поэт и бретёр,
Он на сцене, а в зале –
поэт, украинец, лифтёр.
И лифтёр бы не струсил
в пирушках со звоном рапир,
Жаль, пред этим сюжетом
остался бессилен Шекспир.
О, любовь и коварство!
Бесчестье и сладость побед!
Выпит яд и подмочен,
и сведен на нет happy end.
Героиня у рампы роняет тунику – ого!
Видит Бог,
понимал кое-что в этой жизни Гюго.
Грянул выстрел
и рухнул на снег чернокудрый поэт.
Чем помочь –
из врачей даже Чехова с Гориным нет.
Зла поэтов России судьба –
умирать на снегу,
Я Радзинскому руку за это подать не могу.
Три сестры изведут,
измотают мне нервы втройне,
А ещё в третьем акте
ружьё громыхнёт на стене…
Лучше я за кулисы к знакомой нырну инженю,
Я её в грим-уборной
сомну и сорву на корню.
Закажу в ресторане от корки до корки меню,
Я её, инженю,
и без грима люблю и ценю.