Куплю глазастый антистресс — и буду мять его,
пока закон не перелез через понятия.
Вопьюсь обоими гнилыми подбородками
в моторчик тихого урчания и рокота.

Пусть будет Вовочкой безделица, пусть Боренькой,
но посветлеет от его беспутства горенка,
и в баррикадах не отпетой ксёндзом рухляди
мой отрешённый робкий шёпот расшифруй поди.

"Ты ж отрекаешься любя!" — вопили ясени,
когда забор мой новый в чёрный цвет покрасили
и нарядили ёлку птичьими скелетами.
Да, я форсированно в свой тупик проследовал.

Но — вот мой новый Сыроежкин бледно-радужный.
Мы будем петь с ним про собак, галантно крадучись;
про помидоры и тюльпаны перед завязью
и про черешню, что за час в саду сгрызается.

Кого-то греет мышеловка сувенирная
без перепуганного вскрика "сохрани меня!";
серёжки, клипсы, бутоньерки — точно маленьких...
Увы — в обратный долгий путь пустился маятник.

Теперь я буду на ночь глядя пить горячее
модифицированное и говорящее
тепло мягусенького грустного трансформера,
а как зовут нас — чтобы время и не вспомнило.

Зачем та жизнь дана? — мальчишке, кошке, кактусу...
Чтоб нумерация сдалась любви и качеству,
а если нет объекта — вылепи из ярости
то, что из нежного цемента не ваяется.

За облаками я полвека на авто сную,
и что тут странного? — не Фокс спалил Желтовскую.
А здесь всё ищет тень полка краснознамённого
миноискатель места встречи изменённого.